– Да нет. Невозможно. – Он нервно побарабанил пальцами по столу. – Серьезные люди встречают.
– А вы к нам откуда?
– Я? Да из центра я, скажем так. В командировку, – и Гурский со значением взглянул девушке в глаза.
– Так вы подождите, может…
– Может, может… а может, уже и нет. А? Вы как думаете? Извините, это я о своем, – улыбнулся он. – А как у вас тут… что, говорят, позиции Александр Иваныча Лебедя относительно… ну, братвы всякой – крепкие?
– Да как сказать. Говорят всякое.
– Вот то-то и оно… Ну хорошо, – он крепко положил ладонь на стол. – Вас как зовут?
– Меня? Нина.
– Вот что, Ниночка, у вас здесь в аэропорту ничего такого где-то с час назад не происходило? Ни шума, ни беготни не было?
– Да вроде нет.
– Странно… оч-чень странно. Хотя, с другой стороны… Ладно, Ниночка, мне там, внизу, светиться сейчас ну никак не желательно. Это ничего, если я у вас здесь в уголочке посижу? А утром я дозвонюсь, за мной машину пришлют, и я исчезну, а?
– А родина меня не забудет? – улыбнулась Нина.
– А родина вас не забудет, – шутливо мотнул в ответ головой Гурский. – А то я, знаете, если с поездом еще считать да на машине – уж четвертые сутки как в дороге. На одной водке только и держусь, – он обезоруживающе улыбнулся. – Хотите?
Александр вынул из кармана флягу.
– Нет, что вы, я же дежурю. Я лучше чайку. – Она поставила на стол термос. – У меня и бутерброды есть, берите.
– Маленький кусочек, если можно.
– Да вы не стесняйтесь.
– Нет-нет, в самом деле спасибо.
– Вот, возьмите стакан.
– Ну спасибо, – Гурский плеснул в стакан из фляги, выпил и взял половинку бутерброда.
– Вы вот что. – Нина вышла из-за стола. – Идите-ка сюда. У нас тут – вот…
Гурский, убрав фляжку в карман, прошел в отгороженную шкафом часть комнаты и увидел небольшую кушетку.
– Вы прилягте, а я разбужу. Во сколько?
– В девять ноль-ноль, однако.
– Одеяло дать?
– Нет-нет, спасибо, я курткой.
– Ну хорошо, вот вам подушка, ложитесь.
– Нина, родина вас не забудет.
– Если вспомнит… Отдыхайте.
«Вот ведь, – думал Гурский, пытаясь устроиться поудобнее на узкой кушетке и укрываясь пуховиком. – Интересно, ну почему у нас в России для того, чтобы к тебе отнеслись по-людски, обязательно нужно баки законопатить по самое некуда? Корчить из себя кого-то… И чего она там, любопытно, про меня себе напридумывала?»
Кушетка была коротковата. Он встал, придвинул стул, лег и, пристроив на стуле ноги, наконец-то блаженно вытянулся.
«А вы полюбите нас черненькими. Беленькими-то нас всякий полюбит…» Александр провалился в сон.
