Гурский, внимательно глядя на Петра, с интересом выслушал монолог.
– Надо же… – с уважением сказал он. – А ведь тебе, Петр, учиться надо было. На улице Вильгельма Пика, дом три. Город Москва. Ты же истинный талант просрал. Я серьезно.
– В штанах у тебя «серьезно». Я за билетом поехал. А ты собирайся давай.
– Нищему собраться – только препоясаться.
– Там самолет, по-моему, где-то часов в пять. Если сегодня, то уже не успеваем. Хорошо бы завтра. Но тоже не факт. Он всего раз в неделю летает или два. Но ты всяко на завтра будь готов.
– Ладно, буду. Ну?.. Кальсоны у меня есть, паспорт тоже. Чего тебе еще надо?
– Да нужен ты мне, как клопам гондон.
– Эт-то грубо…
На следующий день, в четверг, после полудня Петр Волков, созвонившись заранее, заехал домой к Адашеву-Гурскому, чтобы отвезти его в аэропорт.
Войдя в квартиру, он остановился в передней и воззрился на друга, который был готов к броску на Дальний Восток.
– Так. И в кого мы на этот раз играем? Ты, как я погляжу, уже в роли. А я что-то не пойму…
Гурский оглядел себя в зеркало: армейский офицерский камуфляж, из-под куртки которого виднелся черный свитер; высокие шнурованные кожаные ботинки; на голове – черная, закатанная чуть выше ушей шерстяная шапочка спецподразделений, а поверх всего – пронзительно-оранжевый охотничий пуховик с большим, откинутым за спину капюшоном.
– А может, так лучше? – Александр раскатал шапочку, закрыв ею лицо и оставив только щель для глаз. – Как считаешь?
– Да тебя же свинтят уже в Пулково. На раз. Мы же договаривались – выпьем перед посадкой. Что ж ты раньше времени-то?..
– Ошибаис-ся. Меня лично никто даже и не заметит. Все будут пялиться на камуфляж и куртку. Вот ты, например, способен запомнить мое лицо? Ты его видишь?
– Сними шапку, я не вижу твоего лица.
– Вот! Куртка обладает удивительным цветом: олени его вообще не видят, людей он гипнотизирует настолько, что они только его и запоминают. А меня не замечают. И у нее шестнадцать карманов, из которых четыре потайные.
– А ты мосты взрывать собираешься? Тайком от северных оленей? Сними шапку немедленно, не валяй дурака. Тебя в самолет не пустят.
– И вот опять ты ошибаис-ся. На меня никто даже внимания не обратит. Забьемся?
– Кальсоны взял?
– Все здесь, – Гурский кивнул на большую дорожную сумку, которая на три четверти была пуста.
– Поменьше у тебя нет, что ли?
– Все продумано.
– Ладно, тебе жить.
– А я тебе докажу, вот увидишь, – Адашев, выйдя из квартиры, запер дверь и спускался по лестнице, стараясь переступать через одну ступеньку.
