Олег отправился в бывший “Красный текстильщик”, чтобы убедиться в правильности своих догадок. Клуб находился на окраине Тулупинска, раньше он принадлежал одноименному заводу – “Красный текстильщик”, процветавшему в эпоху, которую сейчас принято называть застойной и консервативной. Теперь на фабрике “Красный текстильщик”, одной из немногих, шили пионерские галстуки.
Возможно, те из читателей, чье детство и отрочество пришлось на постперестроечные годы, даже не знают, что это такое, но старшее поколение, безусловно, помнит. Треугольный кусочек кумача, аккуратно обработанный со всех сторон, был не просто красной тряпицей, а считался частицей красного знамени, символом эпохи, атрибутом пионерского детства. А символы в те времена оплачивались хорошо и требовались в большом количестве. Галстуки повязывали не только малым детям, но и почетным пионерам – пенсионерам всесоюзного значения, космонавтам, артистам, гостям зарубежья. Фабрика отгрохала шикарный по тем временам трехэтажный клуб, имела пионерский лагерь, санаторий, профилакторий, детский сад, общежития и даже собственный стадион.
Однако время пионерии закончилось, пионерские галстуки канули в Лету, государственные дотации прекратились, фабрика стала шить красные спортивные майки и трусы, но увы! Рабочих сокращали, зарплату задерживали. Все мало-мальски ценное пришлось продать: с молотка пошли бывший пионерский лагерь, садик, стадион, профилакторий, общежития. Остался только клуб. На трехэтажное здание на окраине города, к тому же давно – не ремонтированное, покупателей не нашлось. Клуб числился на балансе полумертвой фабрики. Часть помещений сдавали в аренду, на третьем этаже жили те, кто лишился общежития, но все еще служил на фабрике.
– Идиоты, – пробормотал Олег, разглядывая клуб, – на что они рассчитывают?
Олегу было достаточно одного взгляда на собравшуюся толпу, чтобы подсчитать, сколько здесь можно заработать. Получались сущие копейки. Нет, народу собралось много, но в большинстве своем это были работяги с прекратившего свое существование “Красного текстильщика”, мелкие служащие, домохозяйки и дети. Среди общей массы выделялась небольшая прослойка с характерными загорелыми обветренными лицами – челночники, хозяева коммерческих лотков. Сидели они ближе к сцене, на местах подороже.
Зал, когда-то огромный и величественный, сейчас выглядел жалким. Половина лампочек в люстрах не горела, когда-то кожаные сиденья были кое-где аккуратно зашиты, обтянуты материей, смахивающей на ту, что висела на сцене. Плюшевый занавес, побитый молью, с вытертыми золотыми кистями по бокам смотрелся как декорация к пьесе Горького “На дне”.
