Когда я проснулся на сцене клуба кондитерской фабрики, у моих зрителей по лицу текли слезы. Петров разбудил зал – и что тут началось!
На сцену вышел председатель месткома с цветами. Он тряс руку Петрову и что-то говорил о его чудесном искусстве. Из-за кулис выволокли бедную упирающуюся старушку, вручили ей букет цветов, плакали. Старушка кланялась, как солистка народного хора, в пояс.
– В чем дело? Что случилось? – шепотом спрашивал Петров.
Они с Яной, как всегда, бодрствовали во время бисирования, поэтому ничего не понимали.
– Женский день! – сказал я.
На следующий день меня вызвала Регина. Мне очень не хотелось идти. Я предчувствовал новые притязания и неуместные ласки.
Но я ошибся. Регина встретила меня холодно.
– Что ты делаешь? – спросила она. – Кто разрешил тебе своевольничать?
– А в чем дело? – не понял я.
– Что за богадельня на эстраде? Кому нужны эти старушки! – взорвалась она.
– Ага, уже накапали, – сказал я.
– А ты думал! Ты теперь профессиональный актер. Номер утвержден репертуарной коллегией. И без всякой отсебятины!
– Между прочим, эта старушка и есть тот самый народ, ради которого мы работаем, – не выдержал я. – Ее судьба – это наша судьба. Мне стыдно в конце концов показывать эти идиотские абордажи!
– Это другой разговор. Готовь новый номер. Мы будем только приветствовать.
– О старушке?
– Оставь старушку в покое!
– Ты бы видела, что было в зале. Люди плакали…
– Дурашка! Я сама плакала, – сказала она внезапно ослабевшим голосом. – Я хожу почти на все твои выступления, ты и не знал?… Но это эстрада! – Голос ее вновь обрел твердость. – У эстрады свои законы. Люди приходят на концерт отдохнуть, развлечься, повеселиться. В этом твоя благородная миссия. Никому не нужно, чтобы ты вкладывал персты в язвы.
Регина отправила нас на гастроли. Видимо, она хотела, чтобы наша группа на время исчезла из поля зрения и недоброжелателей. Я обещал ей сниться с гастролей раз в неделю, – восстановив тем самым прежнюю квоту сновидений.
* * *
Тем, кто никогда не гастролировал, я могу сообщить, что они счастливо избежали величайшей жизненной пакости. Холодные номера без воды, станционные буфеты, в каждом из которых нас встречал один и тот же каменный пирожок с бывшим мясом – казалось, его возили впереди нас по всему маршруту; гостиничное непрерывное унижение; буйные ресторанные знакомства – с гастролирующими артистами знакомятся наиболее охотно, это почитается долгом; немыслимые площадки с вечными закулисными сквозняками; наконец, афиши, где переврано все – от фамилий до даты концерта.
