Меня колотят в школе. Разве не довод?
Я хочу снова стать взрослым!
И вдруг я вспомнил про Марину. Мысль обожгла меня. Как я мог забыть, что пока я здесь устраиваю счастье семьи, а маленькая Марина поджидает меня с товарищами в школьном дворе, чтобы стукнуть портфелем, там, в будущем, буквально прозябает наша любовь, а потом и вовсе Марина становится женою Толика?!
Хоть разорвись, ей-богу! В каждом варианте какая-нибудь неувязка, или "хвост вытащишь - грива увязнет", как говорил мне много лет вперед один старик в Тюмени, когда я поведал ему о вариантах своей судьбы.
Тем не менее решено. Я лечу туда, к краеугольному камню, к тому валуну, на котором произошло объяснение с Мариной. Там многое определилось.
Тот день в комсомольско-молодежном лагере я помнил по минутам, поэтому не составило труда перевести стрелки и, вздохнув, как перед прыжком с вышки, нырнуть в свое будущее.
Мы снова лежали на валуне. Я с удовлетворением рассмотрел свое юношеское тело - будто примерял новую одежду после старой, из которой вырос. С такими мускулами можно бороться за счастье. Лежавшая рядом Марина тоже была непохожа на голенастую девочку из третьего класса.
- Сегодня дискотека будет? - спросила она.
- Дискотека? - повторил я.
Мне дико было слышать это слово после метаний по времени.
- Ну да, дискотека, - сказала она.
- Будет, все будет, - сказал я.
Она повернулась ко мне. В ее взгляде я заметил любопытство.
- Ты какой-то не такой...
- Это правда, - кивнул я, разглядывая ее.
Я старался снова пережить то мгновенье, тот сладкий миг, когда останавливается дыхание и толчки сердца подступают к горлу. Но ничего не происходило. Передо мною была миленькая и глупенькая девочка, в которой только что, полчаса назад, пробудилось женское начало. Сейчас это начало спросонья смотрело на меня, изумляясь.
- А что там, внутри? - спросила она, дотрагиваясь пальчиком до часов, висящих у меня на шее.
Я молча откинул крышку и показал ей циферблат.
- Ого! - сказала она. - Откуда у тебя это?
- Дед подарил, - сказал я.
- Какие легкие, - удивилась она, беря часы в руку.
Она наклонилась к моей груди, как тогда, и я почувствовал ее прерывистое жаркое дыхание. Она явно чего-то ждала от меня, продлевая эту паузу, а я смотрел на ее пылающую щеку и завиток волос рядом с ухом, не в силах не то чтобы поцеловать ее, а даже дотронуться. Бесконечная жалость охватила меня жалость ко всей ее предстоящей жизни, к любовным страданиям, к мукам, с которыми она будет рожать детей; жалость к ее старости и далекой смерти.
