Вечером в этот же день, на двадцать четвертый день пребывания в крепости, его в первый раз повели на допрос. На вопросы он отвечать не стал. Сидел, демонстративно прикрыв глаза, дремал, позевывал, делал вид, что ему все равно, что говорит комиссия. Видел, что такое его поведение раздражает генералов, посмеивался про себя.
На другой день он спрятал в халате исписанные куски окраски и прихватил их с собой на прогулку. Выбросил потихоньку в траву возле дорожки. Авось будут гулять товарищи его, заметят, прочитают и, может быть напишут что-то ему. Почти сразу же после прогулки его снова вызвали на допрос. Вел он себя так же, как и вчера, и его быстро отправили в камеру. Он думал, что на следующий день снова поведут, но о нем забыли.
В голове он все время перемалывал вопросы членов комиссии. Из них он заключил, что является главной жертвой клеветнического доноса, что в него упираются все главные обвинения, а все прочие арестованные только живые улики и доказательства его злоумышленния. Он понял, что чем больше возведенная на него клевета, ложное обвинение, тем хуже положение других, разделяющих с ним участь заточения. Не отвечать на клевету, значит, давать молчанием ей вес и силу, косвенно служить гибелью ближнего, невольно служить орудием торжества того злодея, который на их страданиях решился основывать свое благополучие. Обдумав все это, Петрашевский потребовал, чтобы ему принесли бумагу и чернила с ручкой, сказав, что он решил дать правдивые показания на все пункты обвинения.
На этот раз ему не отказали. Весь следующий день он писал, писал, то торопливо, страстно, стараясь поспеть за мыслью, то надолго задумываясь, как точнее и тоньше выразить свою мысль.
"Вы, господа следователи, - писал он, - получите от меня отчет о делах человека искренне благонамеренного, который может без страха обратить взор на свое прошедшее, ибо знает он, что прошедшее его будет говорить не против него, а за него. Вы услышите от меня мнения, никому никогда не обнаруженные - о предметах важных нашего быта общественного - слово истинного патриота, сделавшего себе девизом ненависть к немцам, а под этим к скрывающим тайную вражду против просвещения и желание сохранить чрез невежество других способ себе делать злоупотребления безнаказанно. Вы услышите речь человека, желающего сделать, быть может, последнее доброе дело, защитить, быть может, самых благороднейших и достойнейших среди миллионов людей, быть может, будущую надежду России, из которых многих может не забудет потомство. Вы услышите грозное слово врага всяких злоупотреблений...
