Я сложила мешок в несколько раз, подсунула его под свой многострадальный зад и доела оставшуюся еду. Тут, к моему великому облегчению, в углу замерцал мягкий свет, и моему взору предстал Ула, красивый, как фонарь на Тверской. На его мощном скандинавском лице было написано искреннее беспокойство и сострадание.
Я язвительно процитировала:
Но тут немножко просветлело —
Явилась ты из темноты.
Так ты, родная, тут сидела,
Мой гений чистой красоты?
Ула только склонил голову набок, прислушиваясь:
— Вижу, ты совсем не пострадала, — констатировал он. — А что это за глумление над Пушкиным?
— Народное творчество, — ответила я. — И перестань изображать мою школьную учительницу литературы. Думаешь, если бы она была нормальным человеком, мы сочиняли бы такое? А ты еще не слышал нашу подборку садистских стишков, посвященных “Войне и миру”…
Ула деликатно кашлянул:
— Надеюсь, что ваша учительница литературы тоже ее не слышала…
— Ну мы ж не звери какие, — утешила я Улу. — Давай ближе к делу. Ты собираешься меня вытаскивать отсюда?
— Само собой, — покивал Ула. — Но как тебя угораздило вообще попасть сюда?
За шиворот мне звонко шлепнулась капля. Я вздрогнула и чихнула. Так и воспаление легких подхватить недолго.
— Пока мой… гм, Помощник где-то летал, нехороший дядя оглоушил меня тяжелой книгой, продолжив славно начатое дело моей учительницы по литературе и навсегда внушив мне отвращение к серьезной словесности.
Ула расплылся в улыбке:
— Мне нравится твое чувство юмора, особенно в тяжелых ситуациях.
— А мне твое, — в тон ему ответила я, — причем в тех же самых ситуациях.
Ула, кажется, не понял намека или же предпочел никак не реагировать на мое замечание:
— Почему де Линт решил тебя устранить? Неужели ты догадалась?..
— Конечно, — кивнула я. — И не смогла сдержать при этом естественных эмоций. Но я до сих пор не могу понять, зачем ему это?
— Скоро узнаешь, — ответил Ула. — А сейчас мне надо вытащить тебя из этого подвала… Остается только придумать, как это сделать.
Он уселся в воздухе, скрестив ноги в неподражаемых штанишках, и глубоко задумался. Я вздохнула и покорно уселась на мешок в ожидании, пока Ула разродится гениальным планом по моему спасению. Поскольку теперь в подвале стало посветлее, я смогла разглядеть неизвестно каким образом очутившуюся у меня книгу. Это был тот самый молитвенник, некогда принадлежавший Эмме де Линт. Кажется, я держала его в руке, когда вошел де Линт, и уронила в раскрытый мешок, стоявший рядом. В связи с этим я вспомнила надпись в семейной библии де Линтов, но не решилась приставать к Уле с вопросами. Бедняга, судя по его напряженному личику, редко утруждал себя умственной деятельностью.
