- Аль мужичков нет, сердешный?
Митрий Флегонтыч, заметно хмелея, шумно отрыгнул, поднял на Калистрата опухшее красное лицо и продолжал жалобиться:
- Голь перекатная. Был мужик, да вышел. В бега подались, дьяволы. По писцовой книге у меня пятьдесят душ во крестьянах сидело, а нонче и двух десятков не соберешь. А государю подати я по старой записи должен вносить да самому на службе ратной деревенькой кормиться. А чего взять с экой голытьбы? Не токмо оброк собрать да ратных людей снарядить, а и на суконный кафтанишко себе с крестьянишек не ухвачу. Захирело поместье. Челобитную мыслю государю писать, иначе сгину, али в дьячки подамся.
Выпив еще три чарки кряду, Митрий Флегантыч, качаясь на лавке, ухватил вдруг приказчика за ворот кафтана, закричал запальчиво:
- Пошто пытаешь, дьявол? Что тебе за нужда вином меня угощать? Уж не лиходей ли?
- Побойся бога, сердешный. По святому делу едем, - испуганно и примиренно залепетал приказчик.
Мокей надвинулся было на Капусту, но Калистрат, успев смекнуть, что драка к добру не приведет, замотал головой. Капуста - медведь медведем, во хмелю, сказывают, свиреп, чего доброго, и насмерть зашибет.
- Подлей винца, Мокеюшка, доброму хозяину, - умильно проговорил Калистрат.
- У-у, дьявол! - зло воскликнул Капуста, и, оттолкнув от себя тщедушного приказчика, приложился прямо к ендове.
"Век живу, а таких питухов не видывал. Горазд, однако, сердешный, до зелена винца", - подумал Калистрат, доедая калач на коровьем масле.
Осушив ендову, Митрий Флегонтыч смачно крякнул, сунул в рот соленый огурец и тяжело грохнулся на лавку. Задрав густую курчавую бороду на киот, промычал в полусне:
- Ступайте прочь в чертово пекло...
Калистрат и челядинцы перекрестились и встали из-за стола. В горнице повис густой богатырский храп. Над Капустой склонилась Фетинья, прикрыла пестрядиным9 кафтаном, участливо завздыхала:
- Умаялся, горемычный. Теперь уж до утра не поднимется. Намедни в буйство впал, дворню всю перепорол, девок изобидел. Натерпелись страху...
- Велика ли дворня у Митрия Флегонтыча? - полюбопытствовал приказчик.
- Какое там, батюшка. В холопах трое, две девки да я вот, раба старая.
Вышли во двор. Возле конюшни, надвинув дырявый колпак на глаза, дремал на куче соломы коротконогий рыжеватый мужик в пеньковых портах и без рубахи.
- Эгей, сердешный! - окликнул дворового приказчик.
Мужик смахнул колпак с головы и нехотя поднялся. Переминаясь с ноги на ногу, позевывая, спросил, вглядываясь с сухощавого старичка в суконном кафтане:
