Холодными улыбающимися губами Джонни приложился к губам викария. И вследствие ли неожиданности - или вследствие прирожденной вежливости, но только викарий ответил на фарфоровый поцелуй Джонни.
- О, какой вы милый! - Диди была в восторге, но викарий держался совершенно другого мнения. Он негодующе вскочил:
- Я зайду к вам, миссис... миссис, когда вы будете не так весело настроены. Я вовсе не расположен...
- О, мистер Дьюли, к несчастью - я, кажется, всегда весело настроена.
- В таком случае...
Мистер Дьюли отправился в соседний номер - к Кемблу. Здесь почва была более благодарная. Кембл выслушал всю речь мистера Дьюли, усиленно морщил лоб и кивал: да, да. Впрочем, иначе и быть не могло: речь викария была строго логическая, и он увлекал за собой Кембла, как по рельсам, викарий торжествовал...
Но на последней станции неожиданно произошло крушение, Кембл соскочил со стула.
- Мистер Дьюли. прошу вас не выражаться так о... о Диди, которую я просил быть моей женой.
- Же-женой? - но тотчас же викарий оправился: - Но ведь вы же все время соглашались со мной, мистер Кембл?
- Да, соглашался,- мрачно кивнул Кембл.
- Так где же у вас логика, мистер Кембл?
- Логика? - Кембл сморщился, потер лоб - и вдруг, нагнув голову, как бык, пошел прямо на викария.- Да, женой! Я сказал - моей женой... Да! И простите - я... я хочу остаться один, да!
- Ах, так? Хо-ро-шо-с! - Викарий вышел с высоко поднятыми бровями согласно рубрике: холодное негодование.
10. ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ УТЮГ
Был уже июнь. Деревья в парках, к сожалению, потеряли свой приличный, подстриженный вид: цвели олеандры, вылезали изо всех сил, как попало, в абсолютном беспорядке. По ночам заливалось птичье, совершенно не считаясь с тем, что в десять часов порядочные люди отходили ко сну. Порядочные люди сердито хлопали окнами и высовывались в белых колпаках.
Впрочем, надо сознаться, анархический элемент был даже и в Джесмонде, и этот элемент - происходившее одобрял всецело. Умудрялись избегнуть бдительного взора парковых сторожей и после десяти оставались в кустах слушать пение птиц. Кусты интенсивно жили всю ночь, шевелились, шептались, а месяц всю ночь разгуливал над парком с моноклем в глазу и поглядывал вниз с добродушной иронией фарфорового мопса.
Все это производило какую-то странную болезнь: и кусты, и жара, и месяц, и олеандры - все вместе. Диди капризничала и хотела неизвестно чего, и Кембл терялся.
- Жарко. Я не могу... - Диди расстегивала еще одну пуговицу блузы, и перед Кемблом мерно колыхались волны: белые - батисты, и еще одни - розовые, и еще одни, шумные и красные - в голове Кембла.
