- А нынче - может случиться?
- Нынче - может...
- Почему так?
- От большой беды уходим. И да-алеко от нее должны уйти, чтобы она к нам вновь и еще сильнее не пристала! Все должны наново переменить, всю свою жизнь. Сможем ли? Одно знаю - другого исхода нынче нет!
- Гляди, Власихин-то за пророка робит!
- А ты слушай знай. Слушай, не гавкай!
Власихин и здесь понял, что на площади говорится, откликнулся:
- Какие нынче пророки? Их вот делали-делали для народу, святых-то, а они взяли да против народу же и пошли!
- Ни святых, ни власти - мужицкий бунт до края! Так, что ли?
- Не так! Народ бунтует - а почему? Не против власти вовсе, а ищет власть, чтобы к ней прислониться. Он спит и видит власть, чтобы она от справедливости происходила и сама для себя закон блюла... Ведь как мы сами с собою управимся? Как в самих себя верить будем, долго ли? В себя и ни в кого больше верить - отчаянность страшная! Покуда не погрешил, не обидел, как младенец свят - это просто. Они потому, младенцы-то, ни бога, ни власти не знают, что сами святы. А вот в себя в несправедливого верить, беззаконием закон устанавливать - это как? Своим собственным умом каждый час, каждый день, и ничьим больше?
- Мужики! Народ! Он - контра или кто?
Вскочил с места Лука Довгаль Станционный и, не обращая внимания на председателя, прокричал:
- Скажи, подсудимый, а рабочего ты признаешь? Есть для тебя святой лозунг: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" - или нет? Не существует он для тебя?
- Для меня нету его.
- Тогда объясни, почему нету?
- А что городской тот рабочий? Не хозяин он на земле. Он - как тот сапожник: настоящему пахарю сапоги изладить, и все! Что ему прикажут, то и сработает. Работает, а работы не видит. Сделал гайку, куда она пошла, зачем и кому - у его капли заботы нету, хотя ты выкинь ее в отхожее место - абы уплачено было. Он какую хошь вредность фабричную сделает - отраву, газов, чтобы людей на фронте, ровно мышев, травить - ему все одно. Лишь бы жалованье шло. У меня труд - он не выдуманный, он с человеком вместе рожденный. Ты не плати мне вовсе, я все одно буду сеять, хотя бы для себя, когда не для продажи. Это - труд сущий. Труд, а не нанятая работа! А у него какой это труд? Служба, а не труд! Он свободу от капиталиста провозглашает, кричит, будто свободу несет! Какую свободу? А кто его, капиталиста, произвел? Крестьянин или кто? Он же, рабочий, его и произвел своей службой, вовсе не я, мужик! Это не от меня, от его пошло, что все продается и покупается - все! Он - нужон, рабочий. Без его нельзя. Понятно. Но почто его надо плодить по земле без конца и краю?
