Засел Сизый за работу - управлять. Каждое утро, ровно в восемь у себя. Но перед этим обязательно по цеху пройдется, всем ручки пожмет, как работается спросит - ну ни дать ни взять доктор обход делает! Покалякает, просьбы выслушает, выполнять не спешил, но обещал многое. А нашим только это и подавай - как увидят рубашонку его серую, так давай ухмыляться, зубы скалить, руки тянуть. О Митриче уже и не вспоминает никто. Забыли, сталбыть. А если и вспомнят... так все в плохом свете. Мол, сквалыга и сноб наш Митрич был, зазнавшийся, не то, что новый наш начальник - он, мол, с работягами на короткой ноге, всегда готов прислушаться к их просьбам. И не трезвенник какой, всегда готов посидеть, поговорить. Но только после конца смены. А уже речи какие толкал наш Сизый!
Каждую пятницу взгромоздится на ступеньки и давай вещать что-то там про план и пятилетку. Да так разливается соловьем, что народишко наш заслушивается, варежку раскрыв. А как речь кончится - давай свистеть, топать, шапки и бычки в воздух подкидывать.
А смысл? Поняли ли смысл? Да не хрена не поняли, но уж больно складно вещает.
И только я замечал, как проскакивают в речугах его презрительные нотки. Вроде бы все правильно говорит, да вот только смысла у него в речи два. Первый для нас работяг, про труд, блин, ударный. Второй для него, Сизого, по которому мы все быдлом получаемся, стадом безмозглым, и виноваты во всем сами. И как-то так заворачивал он, что второй смысл только ему и был виден. Ему, да еще мне.
Мож, и вправду стадом они были - сотоварищи мои, если не могли словить того второго смысла? А Сизый... Сизый получал удовольствие от этого. Видел я, как рожа его отвратная кривится, чуть ли слюни не льет. Нравилось ему себя на вершине чувствовать.
Я тогда его невзлюбил... но не так чтоб очень, не до лютой ненависти. Ну, подумаешь, мелкая погань - себя выше других ставит, да мало ли таких? По настоящему мы сцепились потом, когда он от всего коллектива, лично ко мне перешел. На меня, конкретно бочку покатил.
Случилось это... тот ведь самый случай, что жизнь мне переменил, повернув ее кверху задницей и открыв мне глаза. Я помню число, помню время до минуты. Вот как если б вы вдруг проснулись, и сразу взгляд на часы время пробуждения ото сна.
Тем утром Сизый как всегда прошелся по цеху, под бодрый гон репродукторов, с работягами поручкался, станки наши дряхлые попинал. Идет, улыбается, рубашка сизая, глаза такие же - ледяные и въедливые. Я как всегда у станка стою, своего.
