Не знал, куда препроводить султана с султаншей. Его метаниям положил конец Рустем-паша, буркнув коротко и жестко:
- Показывай Байду!
За султаном шли его дети и члены дивана, великий муфтий с имамами отстал, наверное считая за благо держаться в сторонке от места заточения неверных, ибо не имам должен идти к неверным, а они к имаму, если хотят спастись и очиститься в вере, единственно истинной и прекрасной.
В огромном мрачном помещении из дикого камня, куда привел своих высоких гостей Джюзел-ага, не было никаких признаков жизни, в самом дальнем углу, перегороженном грязной занавеской, которую по знаку Джюзел-аги торопливо оттащили в сторону его помощники, такие же замусоленные и тучные от безделья, как и их ага, открылся дощатый щит, замшелый, весь в ржавом железе. Щит также мгновенно был то ли поднят, то ли опущен, то ли отодвинут в сторону, исчез, словно его и не было, а за ним клубилась черная холодная мгла, страшный мрак, будто жила там сама смерть. Чауши метнулись вперед, не отваживаясь ступить в глубины мрака, засветили факелы, красный свет упал на камни в зеленой плесени, на глиняное месиво внизу, на человеческие кости, черепа, тряпье, лоскутья, кожаные ошметки. Факелы вздрагивали в руках привыкших ко всему зловещему чаушей, которые испуганно жались на краю юдоли смерти. Пойдешь - не вернешься. Попадешь - не выпустят.
Самым ужасным было то, что среди этих костей, черепов, заплесневелых камней, среди беспросветного мрака смерти жили люди! Жили или умирали, изнывали, мучились, проклинали всех, кто наверху, на поверхности, под солнцем и ветром, не имея ни возможности, ни надежды освободиться, но продолжали жить! Ужас и чудо человеческого бытия. Выносливость, непокорность людская, которая ощутима здесь ярче и отчетливее, чем где бы то ни было: на поле боя, в государственных деяниях, в размышлениях мудрецов и вспышках одаренности прославленнейших певцов.
Ближе всех на краю подземелья был могучий, обнаженный до пояса человек, в широких, кажется, из мягкого, но крепкого сафьяна шароварах, с тяжелыми цепями на руках и ногах. Перед ним стоял среди отбросов длинный стол, сколоченный из неотесанных горбылей, а на столе в серебряной и золотой посуде полно было яств из султанского дворца, громоздились жареные ягнята, куропатки и цыплята, манили взор золотистые плоды, стояли прозрачные графины с чистыми, как слеза, напитками.
Но человек не мог взять со стола даже крошки, потому что прикован цепями к каменной стене так, чтобы только смотрел на всю эту гору роскошной еды, но дотянуться до нее не мог.
