Неосознанно избегал Матронки, боялся ее чар, и она, словно бы чувствуя мое состояние, тоже держалась осторожно и напуганно, но однажды не выдержала и, когда я повел на водопой своего любимого коня, выскочила из дому, опережая меня, спустила ведро в колодец, а сама сверкала навстречу мне своими глазищами, которые на морозе стали словно бы еще более серыми и хищными.
- Выбежала и не оделась как следует, - сказал я, - замерзнешь.
- Ничего! Помогу вам, батько.
- Поить коня - дело казачье, а не девичье.
- А может, я тоже казак!
- Ежели казак, должна скакать на коне, - засмеялся я.
- И поскачу! Вот если бы в степь, в снега поскакать!
Смотрела на меня так, что я весь занемел.
- Может, вдвоем и поскакали бы? - спросил каким-то чужим голосом.
- Почему бы и нет!
- Когда же хочешь?
- Хоть и сегодня!
Черти принесли пани Раину. То ли подслушивала, то ли догадывалась или вынюхивала. Примчалась к кринице, бегала от меня к Матронке, заглядывала нам в лица, ловила наши взгляды, угадывала слова.
- О чем вы тут? А меня забыли? Я тоже!
- Чего тебе? - почти враждебно промолвила Ронька.
- А вы о чем? - не унималась та.
- Хотим с батьком поскакать в степь.
- В степь? Там ведь орда. Под Черным лесом коней пасет всю зиму.
- Нам с батьком орда не страшна.
- Не страшна? Тогда и я с вами. И я! Не отпущу вас одних. Поеду с вами!
Я заметил, что пани Раина не умеет ездить верхом. Это вызвало целый взрыв.
- Я? Не умею верхом? Я шляхетская жена! Я не на таких конях ездила!
- Одно - езда шляхетская, а совсем другое - казацкая. Матронка уже по-казацки научена, она и от орды, если что, сможет убежать, а пани Раина разве лишь покрасоваться может на коне, а этого мало.
- Тогда в санях, - не раздумывая, заявила пани Раина. - Мы все уместимся в санях, и это будет милая прогулка! Жаль, что пани Ганна нездорова, а то взяли бы и ее...
Так вынужден был я запрягать козырки. Был за машталира, грузно сидел на переднем возвышении, потихоньку ослаблял вожжи, кони несли в заснеженную степь напрямик, взбитый снег из-под копыт ударялся в передок саней, сани заносило, иногда чуть не опрокидывало, пани Раина восторженно взвизгивала так, что я даже оглядывался через плечо, побаиваясь, чтобы не выпала она в сугроб. И каждый раз наталкивался на серые Матронкины глаза. Матрона сидела молча, смотрела прямо, неподвижно, ненавистно. Кого ненавидела - мать или меня? Кто же это знал, сказано ведь, что бог, создавая пророка, не уничтожает человека. Я оставался человеком во всем.
