Короля, одетого в пышные черные кружева, несли в раззолоченной лектике, увитой черным брабантским кружевом. Он все время плакал, не скрывая, а в особенности тогда, когда появился его пятилетний сын королевич Зигмунд Казимир, которого вынес на руках из дома великого канцлера на улице Канонической воевода бельский Кшиштоф Конецпольский. Справа от короля шел его брат королевич Кароль как посол императора Фердинанда, а слева - посол князя баварского Максимилиана Виттельсбаха. Королевича Зигмунда тоже сопровождали послы князя бранденбургского Фридриха-Вильгельма и князя нойбургского (этим князем, собственно, был сам король Владислав, поэтому послом от самого себя уполномочил выступать великого канцлера Оссолинского). Когда перед костелом, где должна была быть похоронена королева, тело снимали с рыдвана, прибыли посланцы князя семиградского Ракоци.
- Только от турка да от хана не хватает еще послов, - прошептал кто-то из моих казаков.
- Уже, наверное, были, - ответил ему другой. - Три месяца прошло, как умерла королева. Было, видать, здесь люду, было!
- А она, сердечная, все лежала да ждала, пока похоронят...
- У королей завсегда так.
- Отчего бы это?
- А улеживаются, будто груши.
- Дурень: ждут, не воскреснет ли! Положат в боковушке и выдерживают, как копченый окорок, этак дней по сорок, а то и по целых сто.
- И воскресают?
- Кто его знает. Видно, воскресали, раз так держат.
- А что, пане Зиновий, - притиснулся ко мне вплотную Федор Вешняк, - не кажется ли тебе, что позвали нас, чтобы мы похоронили не только королеву, но и всю королевщину с Речью Посполитой вместе?
- Помолчи, Федор, - сказал я ему.
- Да это я так, к слову, пока покойницу в храм вносят. Да и маловато нас, если посмотреть.
Я осуждающе бросил ему, чтобы молчал, негоже в таком месте болтать, а сам подумал, что и впрямь могло бы нас здесь быть больше. Ой, еще и как больше - только позови!
В костел нас не пустили, ибо не той веры да и чина не того, а известно ведь: у каждого свой бог и своя церковь; торжества для нас закончились без службы алтарной и прощальных песнопений, но хлопцы мои не очень от этого переживали, только удивляло всех их, что допущены были до такой высокой церемонии, да еще и вызваны ради этого вон из какой дали - из самого Чигирина!
- Что бы все это значило, пане сотник? - допытывались у меня казаки, когда уже мы сняли с себя черные киреи и выпили по чарке краковского меда за здоровье живых и память усопших. Пока ехали в Краков, как-то никому в голову не приходило, какая честь им оказана, и только теперь поняли и не могли надивиться этому.
