- Так!.. Значит, этот скромник таки сбежал? Этот ваш кавказский барашек! Струсил, как последняя баба! А еще летчик называется! То-то я заметила, как он на машинку поглядывает! Я ведь всех вас насквозь вижу! Только на минутку отлучилась, а он поминай как звали! Видел бы сам, какое у него в зубе дупло! Пещера Лейхтвейса! А я уже все подготовила. Надо же! Прямо с кресла человека упустила!.. Все едино я его достигну! С полетов, негодяя, сниму! Всю жизнь помнить будет! - вдруг чуть не завизжала она. Слушайте, и вы, может, из такой же породы? - обратилась она ко мне. Скажите этому королю воздуха, этому юному шашлычнику, чтобы в следующий четверг был здесь как штык! Господи, я ведь уже все-все подготовила! Осталось чуть-чуть посверлить!
"Чуть-чуть - отметил я про себя. - Знаем мы эти ваши "чуть-чуть"!"
А потом вдруг Александра Ивановна звонко расхохоталась, и я понял, что вот ее-то зубы могли послужить рекламой для любой парфюмерной фирмы. Впрочем, и во всем своем великолепном гневе она не утеряла ни капли женской прелести.
На другой день на ходу при встрече Валерий коротко пояснил:
- Знаю, знаю, о чем ты!.. Понимаешь, как ее вызвали, остался я один, и сразу у меня зуб прошел. Этот сработал... психологический фактор. Я слышал, такое бывает. Научно совершенно объяснимо...
- Все едино, она тебя настигнет, - улыбнулся я, вспомнив гневную реплику Александры Ивановны. - Она, брат, с тебя теперь нипочем не слезет. Не из таких! Обязательно ступай в четверг, ждет. Говорила она, у тебя в зубе пещера Лейхтвейса.
- Конечно, судьбы не миновать, - вздохнул он, - А пещера Лейхтвейса это здорово сказано!.. Ну, я пошел!..
Вскоре мне пришлось на несколько дней выехать в Ленинград. Командировка оказалась неинтересной, и я был рад поскорее возвратиться. Поезд приходил на Октябрьский вокзал вечером. Пройдя застекленный перрон, я вышел на оживленную вокзальную площадь и купил у размахивающего пачкой свежих газет мальца номер "Вечерки". Подойдя ближе к фонарю и не спеша развернув газету, я долго не мог понять, о чем идет речь? Я был настолько ошеломлен, что до сознания сразу и не дошло жирно набранное короткое сообщение: "Катастрофа на аэродроме. Гибель летчика тов. Филиппова и наблюдателя тов. Михайлова".
...Дальнейшие события зафиксировались памятью как-то смутно, бессвязно, словно дурной сон. Траурный митинг на Коммунистической площадке Ваганьковского кладбища. Поблескивающие на апрельском солнце трубы оркестра. Мелодия шопеновского марша, время от времени взмывающая над толпой провожающих. Жидкая дорожная слякоть и рыжий песчаный отвал перед большой, широкой могилой. Сменяющиеся, как на кинопленке, лица выступающих. Черный как тот зыковский цыган, Горшков, бывший начальник одного из аэродромов. Расстроенный и даже не очень владеющий собой молодой конструктор Поликарпов. Летчик Бабушкин. Много других пилотов - известных и рядовых. Родные в глубоком трауре. Где-то позади среди публики откровенно не скрывающая слез Александра Ивановна. Два гроба в одной могиле - пилот Филиппов, наблюдатель Михайлов. Филиппов, как широко писали об этом газеты, - один из лучших летчиков Советского Союза, признанный мастер высшего пилотажа. Михайлов - и о нем тоже тепло писали... Но что мне теперь до всех этих некрологов?..
