Отходить нам - некуда: высота блокирована. Значит, надо собраться с последними силами и стоять, стоять насмерть. До последнего вздоха!
И партизаны стояли.
Северо-западную сторону высоты защищали раненые, женщины и несколько партизан Зуйского отряда. Здесь же, за камнями, лежали и мы с Николаем. С нашей стороны был крутой подъем, но немцы и тут карабкались вверх и все кричали: "Рус, сдавайся!"
И Григорян и я стреляли прицельно, наверняка, экономно. Гранаты держали на самый критический момент. Гитлеровцев подпускали близко и только тогда открывали огонь. Дадим короткие очереди и смотрим, покатились ли вниз, убиты или живы. И снова поджидаем новой атаки. А позади рвутся снаряды, бомбы, мины... Иногда нас присыпает землей, оглушает...
Я почему-то больше всего боялся, что "Северок" выйдет из строя, что в него попадет пуля или осколок снаряда. Поэтому прижимал рацию к себе, закрывал своим телом. И сохранил.
Справа от меня, за камнем, притаился Николай Григорян. Слева, метрах в десяти, за сваленной сосной, - молодой партизан. Он что-то крикнул мне, показывая на свой автомат - видно, кончились патроны, но я не расслышал: разрыв мины заглушил. Смотрю, парень стал уползать в глубь обороны. А в это время немцы пошли в очередную атаку, и мы открыли по ним огонь.
Вдруг там, где лежал партизан, появились двое фашистов: они погнались за ним. Я прицелился и выпустил короткую очередь. Один гитлеровец рухнул, другой продолжал карабкаться на высоту.
Из-за шалашей вынырнул командир района капитан Кураков и закричал убегающему партизану:
- Стой!.. Назад!..
Немец приостановился и направил автомат на Куракова. Но выстрелить не успел: моя короткая очередь сразила его.
Кураков взял у убитого гитлеровца автомат и отдал молодому партизану. Потом подполз ко мне.
- Передадите на Большую землю, - сказал он и сунул бумажку с текстом радиограммы.
- Есть передать, - ответил я.
- Сейчас пришлю бойца на замену, а вы с Григоряном ступайте в укрытие.
- Людей же мало, товарищ капитан! - возразил я. - Тяжело держать оборону.
- Тяжело, говоришь? Верно, тяжело. А что поделаешь? Дотянуть бы только до ночи...
- Продержимся, товарищ капитан, - вздохнул я. - Бойцы выстоят. - Я посмотрел на Куракова. На лице его появилось еще больше морщинок, обветренные губы потрескались. Одни глаза оставались прежними - излучающими доброту и бесстрашие. Кураков похлопал меня по плечу, сказал тихонько:
- Ну, держитесь, мои ребятки, - и зашагал в глубину обороны, туда, где без конца на высоту лезли немцы.
