Наступили суровые тридцатые годы. У общества - вернее, у сталинских воевод, узурпировавших право вещать от его имени, появились новые требования к печатным изданиям, а значит, и к художественному творчеству: в том смысле - что следует писать, дабы иметь гарантию опубликоваться. Сатирические и юмористические журналы, исчислявшиеся в двадцатые годы десятками, к тридцатому году - как гром грянул - исчезли мгновенно. Остался один "Крокодил" - да и он помрачнел и перешел на фельетонное обличение мелких конкретных недостатков- тех "отдельных", "нехарактерных для социалистической действительности явлений", которые "достались нам от проклятого прошлого". Не верится сегодня, но ведь господствовала именно такая идея: социализм настолько прекрасен, настолько монолитен, светел и безошибочен, что всякий порок, грех или даже просчет - оттуда, из старорежимного далека (если не с чужого берега...).
Мановение запретительной волшебной палочки (природа, смысл, характер ее волшебства с достаточной оче - видностью раскрыты публикациями современной периодики) - и пропал сатирический роман. "Золотой теленок" был последним произведением большой сатирической прозы, коему удалось к началу 30-го года прорваться на публику, на страницы журнала "30 дней", в быстро сужавшуюся щель дозволенного. Да и то с помощью Горького. А потом на целые десятилетия установился негласный запрет на сатирический роман, и нарушен был этот мораторий только после XX съезда КПСС.
Вряд ли моя статья является тем местом, где следует раз и навсегда устанавливать демаркационную линию меж - ду романом и повестью, до конца выяснять, в чем состоит их различие. Но попытка найти под многозвездным небом жанра ориентиры неизбежна: иначе в дальнейшем станет неизбежной терминологическая путаница с подтасовками смыслов, понятий, выводов.
Прежде всего, бесспорен чисто количественный признак дифференциации: одно от другого отделяется и обо - собляется объемом. Роман велик, многостраничен, ассоциируется со словом "том" и на уровне жестикуляции выкраивается из пространства тем же движением пальцев, каким показывают, скажем, толщину кирпича. Легко произвести при помощи суффиксов гиперболический образ романа, получится: "романище". Суффиксы не врут: они подчеркивают именно характерные, перспективные качества предмета, векторы его развития и роста. Вот ведь и поэтика жанра тяготеет к событийной невоздержанности и оптическому максимализму, к поистине детской гигантомании, стремящейся охватить весь мир до предела.
