— Дай им Бог! — отозвалась я, добавив про себя, что у моего Никки столько же шансов попасть в эту школу, как полететь на Луну.
Не знаю, уловил мой сын нотки печали в моем голосе, но слова его были такими:
— А я бы не хотел быть в школе так далеко от дома. Мне очень нравится учиться у мистера Ладгейта.
Я погладила его милую голову:
— Беги и передай лорду Сэйвилу, что я через минуту буду в конюшне.
Никки выскочил из комнаты, а я отправилась в гардеробную, чтобы нацепить старый плащ Томми.
Приближались сумерки, воздух был чист и спокоен — ни снега, ни ветра. В загоне возле конюшни выгуливались несколько лошадей. Когда я подошла к раскрытым воротам, то услышала доносящийся изнутри радостный голосок Никки. Ему вторил оживленный голос графа.
— Какие все-таки умные животные, — говорил Сэйвил. Я увидела, как он вышел из стойла с вилами, на которых было полно навоза.
— Вы уже здесь, миссис Сандерс, — оживленно сказал он.
На нем был немыслимо дорогой костюм для верховой езды, капюшон откинут, золотистые волосы тускло блестели.
Я решила не говорить графу о причине моего отсутствия — какое ему, в конце концов, дело до того, сморил меня сон в середине дня или нет. Если ему угодно красоваться в своем королевском одеянии среди соломы и навоза, не мне вмешиваться в это и тем более приносить извинения.
— Я вижу, Гроув еще не вернулся? — осведомилась я. — Уже начинает смеркаться.
Словно в ответ, мы услышали скрип снега под копытами лошади, и пожилой конюх появился в воротах.
Он сообщил нам, что почта проехала через деревню часа два назад, и возница рассказывал кузнецу, что, хотя местами снежные заносы довольно большие, их дилижанс все-таки сумел пробраться без особого труда.
— Что ж, тогда, — решил Сэйвил, — отправимся в путь утром, сразу после завтрака.
Его глаза встретились с моими поверх головы Никки, в них я увидела вопрос, требующий подтверждения. Не относительно времени отъезда, а относительно моего сына.
Я покачала головой, однако граф обратился к мальчику:
— Николас, друг мой, мне удалось убедить твою маму отправиться со мной на несколько дней в Кент, взглянуть на одного жеребца, что стоит в моей конюшне. Возможно, он сумеет стать парой для вашей прекрасной Марии.
Моему сыну, знакомому с лошадьми с самого раннего детства, не нужно было объяснять, что все это значит. Лицо его вспыхнуло от радости, когда он воскликнул:
— У вас чистокровный жеребец, милорд?
— Полагаю, да, мой мальчик.
— Тогда очень здорово! Мама так хотела этого… уже давно. Только… — Он запнулся и поднял глаза на меня, видимо, вспомнив о причинах и не желая делиться ими с посторонним человеком, поскольку знал или чувствовал, как ранит меня упоминание о нашей бедности.
