Банка | страница 32
"Такой дискриминации евреев, - заметил Вадим удивленно посмотревшему на него соседу, - не было даже в Царской России, не говоря об СССР. Это Третий рейх какой-то..." "А вы, собственно кто? - мучительно вглядывался сосед в новое для него лицо на привычных теплых междусобойчиках. - Ах, писатель! Представляю, что вы напишите! Впрочем, и без вас всякие писатели так разрекламировали Израиль, что репатриация почти остановилась. Вам этого мало? Как, кстати ваша фамилия-то? Не слышал..."
"Сегодня, девятого октября 2002 года, - царапал нервы голос председателя собрания, - мы начинаем разработку новых серьезных предложений общественным научным организациям и депутатам Кнессета по выработке на государственном уровне срочных мер по трудоустройству ученых-репатриантов..." "Двенадцать лет и все срочно, - бурчал другой сосед. - Кого устраивать-то собираемся. Иных уж нет, деградировали, а те далече едут уже не в наши объятья. И кому это все двигать? Вот этим "русским" депутатам? Смешно..." "И ничего смешного, - сказал кто-то, жуя даровые вафли и запивая колой из жестяной банки. - Ситуация с научной алией напопинает мне картину Верещагина "Апофеоз войны". Только пирамида не из полых черепов, а с еврейскими мозгами." "Типичная паранойя, - откликнулся психиатр. - С иммигрантами так поступают всюду. Между прочим, еще хуже поступили с оставшимися еврейскими и нееврейскими учеными в постсоветской, бандитской России. Там им установлена символическая зарплата, которую месяцами не платят." "Вы не правы, - возразил третий. - У России есть иные источники национального богатства. У нас же главный источник нашей мощи испокон веков были еврейские мозги. Пригласивший нас Израиль расправился со своим главным достоянием с той же безумной жестокостью, с какой большевики со своим украинским и русским крестьянством."
В зале было душно и скучно. Страсти казались искусственными и надуманными, участники действа говорили вроде бы дело, да только кто их слушал? Те немногие, что выступали тут на иврите, принадлежали к той же кормушке, кропая диссертации на чужой беде. Все это делало пребывание Вадима среди своих застарелых оппонентов какой-то дикой мистификацией, а потому он совсем не расстроился и не удивился, открыв глаза на пролетающий за окном вагона сочащийся грязной слизью туннель при подъезде к конечной станции электрички и чувствуя, как бешенно колотится сердце.
Нона спала, привалившись к его плечу. Веки ее вздрагивали, лицо пылало.