После того говорит она мне:
- Постарайся убежать ночью, когда они уснут, и приходи ко мне, я тебя спрячу.
Хотела и мне меду налить, потом передумала, наливает квасу.
- Ни к чему тебе мед, - говорит, - после меда слишком сладко спится.
Глава двадцатая * НОЧНОЙ ПОБЕГ
Варяги - народ храбрый, однако осторожный. Ночуют на "Драконе", а "Дракона" на якоря поставили в нескольких саженях от берега.
После доброго ужина все спят крепким сном. Меду за ужином один я не пил. Угощали меня, конечно, да, спасибо, Тюр заступился. В темноте на берегу еще уголье тлеет, где пировали варяги. Тихо. Только спящие храпят да быстрая вода речная у борта журчит.
Я ощупью пробираюсь на корму. Месяц еще не взошел, темно, как в подполе, даже собственных ног не видно, того гляди, наступишь на кого-нибудь. Хорошо, если на латы или шлем, - не страшно, только ноге холодно, а ну как на руку или на лицо...
Так и есть! Чувствую, теплое - чья-то рука. Отдернул ногу, будто на змею наступил, замер. Ничего, обошлось, помычал варяг и затих.
Пошел дальше - кому-то на бороду наступил. Этот закричал по-варяжски, умолк, а потом заговорил сердито. Я стою ни жив ни мертв. Пробормотал что-то варяг и снова захрапел.
Конечно, проще было сразу прыгнуть за борт, чем пробираться на корму, да боялся я: вдруг кто-нибудь услышит всплеск и решит, что пьяный варяг за борт свалился. Поднимут тревогу, запалят светочи, начнут искать.
Добрался я до кормы, ухватился за якорный канат и спустился в воду. Вода студеная, сразу-то даже вздохнуть не могу, будто черствым куском подавился. Разжал я пальцы, и подхватило меня течение.
Вылезаю из воды, гляжу: далеко вверх по реке остатки варяжского костра мерцают, изрядно отнесло меня. Оно и лучше, к деревне ближе.
Припустил я бегом вдоль берега. Чтоб с пути не сбиться, на прибрежную воду смотрю, в ней звезды небесные струятся-переливаются.
Вот и деревня - крыши на звездном небе чернеют. Вышел на дорогу. Она за день нагрелась, еще остыть не успела. Чувствую ногами тележную колею, навоз и следы от конских копыт. Вижу впереди огонек, это та добрая женщина зажгла его перед волоковым оконцем, чтобы мне в потемках не плутать, ища ее избу.
Не успел я постучать, дверь отворяется, на пороге она сама. Обнимает, как родного сына, шепчет:
- Мокрый, бедняга, продрог!
Глава двадцать первая * ДОМОВОЙ
В избе тепло, пахнет квашней. Задвигает хозяйка заслонкой оконце, перед которым лучина горит, дает мне переодеться.
