– Кто вы такие? Почему я должен перед вами отчитываться? Я человек солидный и знаю, что делаю. Я человек уважаемый.
– Да, да, конечно же, папа, ты всеми уважаемый.
Только скажи, зачем ты ходишь на станцию? Кого ждешь? Зачем это все?
– Не ваше дело, не вашего ума. Если хожу, значит, так надо.
– Кому надо? – спрашивал внук.
– Не твое собачье дело! Пацифист долбаный! Лучше бы книги читал, в университет готовился. А то занимаешься неизвестно чем. Эти куртки, заклепки… Никогда ты, Николай, человеком не станешь.
– Человеком? А что такое, по-твоему, человек?
– Не станешь таким, как я.
– А я, дед, и не хочу быть таким, как ты. Я хочу быть таким, как я.
– Никаким ты не будешь! – в сердцах бросал дед внуку и устрашающе топал ногами, словно Николенька был не двадцатилетним парнем, а ребенком, и грозный вид взрослого мог на него подействовать, заставить вести себя хорошо.
Обо всем этом и многом-многом другом думал каждый вечер Иннокентий Васильевич Михалев по дороге на станцию. Вот и сейчас он ступил на мостик через неширокую, но очень глубокую и быструю речку. А от мостика до станции оставалось метров пятьсот – через речку и на горку. Он уже слышал гудки поездов, которые проносились, не останавливаясь на маленькой станции Луговая.
Дорога пошла в гору – грязная, липкая. Бальтазар трусил сбоку по пожухлой траве, а старик шел прямо посередине колеи.
– Асфальт никак не положат, – бурчал он, – столько людей здесь ходит, а никому дела нет.
В свое время он договаривался на котельной местного профилактория, и каждую весну на раскисшую дорогу вываливали пару самосвалов шлака, но вот уже два года как сменился заведующий профилакторием, и идти Михалеву было не к кому.
Он пришел, как всегда, минут за пять до прибытия электрички. Побродил по перрону, заглянул в маленький зал ожидания.
Кассирша, сидевшая за решетчатым окошком, ехидно усмехнулась, увидев «постоянного посетителя», и вновь занялась своими делами. В зале никого из ожидающих электрички не было, и Михалев вышел на перрон. Он поднял воротник плаща и стал смотреть в ту сторону, откуда должна была появиться электричка.
Вначале он услышал гудок, затем увидел слепящий свет прожекторов, и уже через пару минут электричка, открыв двери, стояла у перрона.
Никто в нее не входил. Из вагонов вышло несколько человек. У края перрона стояла легковая машина. По огоньку сигарет старик Михалев понял, что в машине сидят двое. Из знакомых никто не приехал, и Михалев, послонявшись еще пару минут по перрону после того, как электричка умчалась, позвал пса и отправился назад. По дороге он поостыл и теперь думал о дочери и внуке почти с умилением, но все равно они казались ему хуже Светы, которая обычно и прекращала ненужные споры.
