Дело было даже не в нотациях. Он уже несколько лет пытался доказать что-то всему миру и себе самому. Глупо размахивать красными тряпками и орать на площадях. Те, кому адресованы все эти вопли, их даже не слышат. Если ты недоволен тем, как распределены моральные и материальные блага в этом старом запутавшемся мире, кричать бесполезно. Взять у богатого и отдать бедному – старая тактика, такая же порочная, как и все остальные, но она, по крайней мере, дает возможность действовать, а не сидеть сложа руки, причем действовать так, чтобы плоды твоей деятельности стали наконец заметны. Это все были, конечно же, слова, но Активист до сих пор ни разу не запятнал рук кровью и никогда не отбирал у людей последнее. Ни один из тех, чье имущество он присвоил тем или иным путем, не имел права называться человеком, и совесть Активиста была чиста.., или почти чиста, если быть откровенным до конца. Как-то раз в запале спора мать обозвала его инфантильным анархистом, и он не стал ее опровергать: ее определение было недалеко от истины.
Полная свобода действий и полная ответственность за свои поступки – таково было его кредо, и, сколько он ни думал, ничего лучшего придумать так и не смог.
«Ну, и чем ты недоволен? – спросил он у себя, сидя с закрытыми глазами под холодным взглядом Одинакового. – Ты так и жил, а теперь настало время платить по счетам. Вот только неизвестно, что лучше – платить или не платить. Сука Кудрявый! Прощай, чистая совесть! Так ли, этак ли – как ни крути, все равно я по самые уши в дерьме.»
– Я вижу, тебя терзают сомнения, – снова заговорил Одинаковый, и Виктор неохотно открыл глаза. Кашемировый близнец сегодня явно был в ударе. Пожалуй, лучше было бы, если бы он говорил поменьше. – Я думаю, вот это поможет тебе с ними справиться.
Он бросил на стол перед Виктором пачку глянцевых фотографий. Шараев нехотя потянулся к пачке и взял верхний снимок. На снимке была изображена Машка – светлые волосы по ветру, брови вразлет, машет кому-то рукой и хохочет… На следующей фотографии он увидел мать, которая стояла в озябшей толпе себе подобных с плакатиком в руке, другой рукой обнимая за плечи похожую на обкурившегося кролика Вику и что-то ей втолковывая.
Виктор скрипнул зубами: калека-то чем виновата? Не выпустят, вымотают душу, кишки на кулак навертят, но заставят сделать то, что им нужно…
Он отшвырнул фотографии и посмотрел на Одинакового. Иван улыбался, словно его только что угостили конфеткой.
