– Снимайте рубашку, – свет Ястребов не зажигал.
– Я даже ничего не чувствую, – признался Полуянов, сбрасывая рубашку.
Повел плечами, но ничего не ощутил, словно ему в спину вкололи дозу обезболивающего.
– Вам придется лечь, – Ястребов указал на широкий кожаный диван.
Антон лежал на животе, подложив руки под голову.
– Вы что-нибудь ощущаете? – Антон почувствовал легкое приятное покалывание в спине. Ястребов водил над ним ладонями. Теплая волна передавалась от них телу. Не прикасаясь к гостю, хозяин словно ощупывал его. – А теперь сядь, – перешел на «ты» Ястребов, произошло это абсолютно спокойно, без напряжения. Хозяин смотрел прямо в глаза гостю, Антон даже боялся моргнуть, боялся разрушить ниточку, возникшую между ними.
Илья взмахнул ладонью, пронеся ее между собой и Антоном. Отпрянул.
– Жди, – голос звучал уже властно.
О Полуянове хозяин на время забыл. Он разжег огонь в камине и принялся что-то сливать в толстую белую керамическую чашку.
Беззвучно шептал. Огонь занялся, быстро вскарабкался по сухим дровам, и пламя загудело в дымоходе.
– Все время смотри в огонь, – проговорил Ястребов, не оборачиваясь.
Чашку Ястребов грел в руках, а затем несколько капель слил в огонь. Они вспыхнули, как бензин, ярко и весело.
Рука с чашкой оказалась перед лицом Полуянова:
– Выпей до последней капли.
Теплый край коснулся губ Антона. Он судорожно глотнул, ощутив на языке непривычные горечь и жжение.
– До последней капли, – голос впивался в уши, заставляя выполнять приказание.
Когда последняя горькая капля стекла в рот, глаза Полуянова широко открылись и замерли.
Он чувствовал, что не может пошевелить ни пальцем, ни головой, он весь одеревенел, но в то же время продолжал слышать, видеть. Глаза Ястребова сузились. Он, не глядя, отставил чашку на стол и уложил Антона на диван, пальцами, как покойнику, закрыл ему веки.
– А теперь я должен услышать все твои мысли. Не бойся, я их услышу, а ты все забудешь.
Антон даже не знал, говорил он или молчал, но чувствовал, что его понимают и слышат. Когда он не находил слов, то просто вызывал в мыслях образ, видение. Это тоже был рассказ. Его тело перестало иметь вес, затем Антону показалось, что какая-то сила вдавливает его в кожаный диван, хотя сам он стремится взлететь.
– Мне тяжело, – прошептал он. – Мне очень тяжело.
– Это жернов, – то ли услышал, то ли подумал он и ощутил, как тяжелый камень медленно поднимается, освобождая грудь.
И тут вспыхнул свет, нездешний, потусторонний, синеватый.
