«Да, хорошо, что это был Тихон, а не кто-нибудь другой, потому что... другой, показав камень и получив консультацию, тут же лишил бы свидетеля жизни. Зачем свидетель, когда дело тянет на миллион долларов? Не нужны свидетели. Но с Тихоном у меня другие отношения, мы с ним по жизни кореша. До гробовой доски я буду помнить то, что он сделал для меня. И не будь Тихон во мне уверен, он никогда бы не пришел. Значит, я могу быть спокоен. Но кипеж все равно начнется. Он, наверное, уже начался, только я об этом не знаю. Самое сложное — найти покупателя. Странно, но у меня такое впечатление, что Тихон Павлов сам не понял, что совершил невозможное. Он пришел ко мне с таким видом, будто похитил заурядную стекляшку. Но он хитер, мог и притворяться».
Поздним вечером из райотдела милиции Николая Николаевича Князева перевезли на Лубянку.
Уже два часа в кабинете начальника управления шел допрос. Но как ни пытались сотрудники ФСБ и МВД добиться от Николая Николаевича вразумительных ответов, он убежденно повторял одно и то же:
— Мы, Николай Третий, мы, Николай Романов, помазанник Божий... — Князев с точностью называл место и дату рождения и тут же, хотя у него никто этого не спрашивал, начинал чертить на листе бумаги генеалогическое древо рода Романовых, перечисляя всех тех, кто и так всем был известен.
— Хорошо, Николай Николаевич, мы согласны, что вы Николай Третий.
— Еще бы вы не согласились! Если желаете, можете провести экспертизу, можете изучить ДНК, и тогда у вас не останется сомнений.
— Безумец! Конченый безумец! Зачем вам камень? Он ведь и так принадлежит вашему роду.
— Камень? — сверкая голубыми глазами, переспрашивал Николай Николаевич. — Камень продали коммунисты в двадцать втором году. Мой камень продали и поступили противозаконно, поступили, как вы понимаете, господа, против воли Божией. Камень принадлежит мне, как единственному законному наследнику. Прямому наследнику, смею подчеркнуть.
— Да-да, понятно, — говорил полковник, уже утомленный, вспотевший, с покрасневшими глазами. — Вы Николай Третий, а где сейчас камень?
— Я его надежно спрятал. Он здесь, в России, в ее сердце, в Москве. В первопрестольной, господа. Так что можете быть уверены, что мы, Николай Третий, не собираемся вывозить этот камень за границу.
— Но послушайте, — тупо глядя на лист бумаги, исчерканный быстрыми строчками, сказал полковник, — мы боимся, что он пропадет.
— Не беспокойтесь, господа, он не пропадет, он навсегда теперь останется в России.
