— С ним никуда не сунешься?
— Да, — сказал Соломон, поглаживая подушечками пальцев скользкие грани бриллианта. — Забери его, Тихон, — дрожащей рукой ювелир пододвинул камень к Тихону.
Тот посмотрел на него. В глазах Тихона не было ни изумления, ни восхищения, ни восторга, он смотрел на бесценный бриллиант как на рюмку с водкой, завернул его в носовой платок и положил в карман. Эта будничность потрясла Соломона Ильича до глубины души.
— Тихон, ты мне напоминаешь ребенка, не сведущего и глупого. Прости Соломона за такие слова.
— Давай-ка лучше выпьем, Соломон Ильич, и забудем об этом.
— Я уже забыл, — выдавил из себя ювелир. Тихон наполнил рюмки.
— Это слишком опасная цацка.
— Давай выпьем за то, чтобы рюмка была для каждого из нас не последней.
Они чокнулись, хрусталь зазвенел. Выпили. Соломон сидел, подперев седую голову кулаком и взирал на Тихона с нескрываемым восхищением. Но в этом восхищении был странный холодок — так смотрит врач на пациента, ознакомившись с неутешительными результатами анализов, а затем просмотрев рентгеновские снимки и, убедившись в точности поставленного диагноза: пациент — не жилец, месяц, от силы два — и его душа отделится от тела, а сердце перестанет стучать.
Тихон понял этот взгляд, встал из-за стола, подошел к Соломону, положил руку на плечо и, сжав пальцы, сказал:
— Не волнуйся, Соломон, пережили голод, переживем и изобилие,
— Ой, нет, ты, Тихон, поставил меня в такую ситуацию, что я даже совета дать не могу.
— Ты мне уже дал совет, Соломон, я его услышал и теперь буду спокоен.
— Ты не будешь спокоен, пока он у тебя. Вот, смотри, дорогой, — Соломон поднялся, исчез в соседней комнате и вернулся оттуда с книгой в блестящей суперобложке. — Смотри сюда, — он медленно стал переворачивать страницы, на которых были изображены самые крупные, известные во всем мире бриллианты. — Вот он. Здесь все — количество граней, караты, год огранки, коллекции...
Прочитав небольшую статью, Соломон посмотрел на Тихона, стоявшего у него за спиной.
— Надеюсь, теперь тебе все ясно? На каждый камень есть паспорт. Этот очень известный, и от роду ему уже двести лет. Ты представляешь, двести лет, без малого! Тихон лишь пожал плечами.
— На посошок? — спросил ювелир, взглянув на недопитую водку в хрустальном графине.
— Давай.
Они выпили по рюмке. Соломон Ильич проводил Тихона до двери, долго жал руку. Так жмут руку, зная, что, возможно, видятся в последний раз.
— Знаешь, Тихон, что я тебе хочу сказать?
