И она почувствовала себя одинокой.
«Ложилась, – решила Светлана, – мне уже начинают мерещиться мужчины».
Но все-таки не удержалась и, выходя из здания аэропорта, оглянулась, пройдясь взглядом по пассажирам, встречавшим. Никто не бежал вслед за ней, никто не пытался остановить. До ее появления никому не было дела. А так хотелось услышать знакомый голос, понять, что кому-то интересно: как ты себя чувствуешь после полета, как тебе путешествовалось, что ты видела, кого вспоминала…
– Расклеилась, расклеилась… – несколько раз повторила Светлана.
И вздрогнула. Прямо перед ней стоял высокий мужчина, сжимавший в руке увесистую связку ключей с блестящим брелоком на кожаном ремешке.
– Такси не требуется? За полцены.
Светлана знала, что обычно в представлении таксиста-частника полцены – двойная сумма по несуществующему счетчику, да еще, небось, двое попутчиков, уже ожидающих в машине. Мужчина, в общем-то вполне приятный на вид, показался ей отвратительным. Она явственно разглядела его худые волосатые запястья, выползшие из-под обтрепанных манжет, неровную выпирающую родинку на правой щеке и чуть обозначившиеся залысины на лбу.
– Нет, спасибо, обойдусь, – и она направилась к стоянке, где выстроилась череда одинаковых «Волг» такси.
– Почему? – ударило ей в спину.
– Поеду на государственном такси.
– Государственных такси уже нет, – рассмеялся мужчина, аккомпанируя себе звоном ключей. – Теперь в Москве нет ни одного государственного таксопарка, все акционированы.
Светлана ничего не ответила и села в машину.
Как-то спокойнее ехать, когда видишь перед собой экранчик счетчика, на котором мелькают цифры.
Знаешь, сколько ты должен, знаешь, вокруг какого числа может завязаться спор.
– Поехали!
– А что же еще, если у меня работа такая? – заучено пошутил таксист.
Но спора вокруг суммы оплаты и не возникло.
Уже поднимаясь на лифте, Светлана подумала:
«Все-таки Москва постепенно становится нормальным городом. Наши таксисты почти ничем не отличаются от берлинских, разве что более разговорчивые, а диспетчеры по телефону и продавщицы в магазинах перестали хамить. Да и я сама стараюсь держать эмоции при себе. Скрежещу зубами, а улыбаться продолжаю на все тридцать два зуба».
Иваницкая шагнула в теплую безжизненную квартиру. Здесь на нее уныние навевало абсолютно все: выключенный холодильник с приоткрытой дверцей, за которой виднелись лишь пустые полки и лежащая на боку пол-литровая бутылка минералки, погасший индикаторный огонек телефона с автоответчиком, плотно зашторенные окна. Почтовый ящик она и не проверяла, вся корреспонденция приходила ей на абонентную ячейку в почтовом отделении, а всякие рекламные листовки и проспекты, которые в изобилии разбрасывались в почтовые ящики, ее не интересовали.
