Гроза на Москве | страница 83



- Что ж... я... я не пойду... - тоскливо сказала она, полная ужаса от своей беспомощности.

Ей казалось, что сердце ее перестало биться. Власьевна наклонилась к ней.

- Эх, касатка, - прошептала она жалостливо, - коли хочешь поглядеть на него в последний раз, ступай сюда: отсель, из заросли, ворота видно... Иди скорее, чтобы не услышали.

Марфа перелезла через забор.

Она стояла в той самой заросли, где два года тому назад ее нашел князь Иван, когда опричники искали ее на дворе у тетки. Теперь опричники пришли за ним, и она не могла его выручить...

Раздвигая густые зеленые ветви боярышника, она жадно смотрела на двор с утоптанной травою, где столпились слуги. Послышался шум в доме; распахнулись двери, и на резном крыльце показался князь Иван. Потемнело в глазах у Марфы; шибко забилось сердце; рыдания подступили к горлу.

- Князь мой... любый... голубь мой... - шептали ее побелевшие губы.

По пухлому лицу Власьевны тихо катились слезы. Она поддерживала Марфу и тихо, почти беззвучно бормотала:

- Никшни, ягодка... сдержись, сердешная... скрепи сердце...

Он был без шапки, бледный как смерть, но казался твердым; высоко держал он голову, хоть и был позорно связан по рукам веревками. За ним показалась могучая фигура князя Михаила Матвеевича Лыкова, тоже связанного; на грудь низко упала серебряная борода.

Князь Иван на минуту остановился, окинул зеленый двор прощальным взглядом, посмотрел на старые липы, свешивавшиеся из сада Собакиных, наверное, подумал крепко о той, которая ждала его в их тени, и, тряхнув головою, бодро пошел вперед.

- Гайда! Гайда! - раздалось за ним, и из хором повалили опричники.

Потом князя Ивана посадили на лошадь, посадили и князя Михаила Матвеевича и опять загикали.

В криках и топоте копыт не слышали опричники отчаянного женского крика, который зазвенел в густой заросли... Марфа Собакина упала замертво на руки старой няньки Власьевны...

Прошло две недели, но о Лыковых не было никаких известий.

Была суббота. Смеркалось... Старая Авдотья Григорьевна Собакина вернулась давно от всенощной и улеглась на постель отдохнуть; из сумрака опочивальни слышался ее ворчливый голос:

- Ужо батюшка вернется, племянница, что я ему скажу? День и ночь слезы льешь, а что толку? Разве у тебя, по твоему богатству, женихов не хватит? Был бы товар, а купцы найдутся! Что молчишь-то, ровно мертвая?

Никто не ответил. Ворчливый голос становился все медленнее и тише:

- Пожалуй, плачь... Уж коли под стражу попал - не быть добру, грозен царь, никого не милует... Ты о нем бы молчала: забыла нешто, как два года назад здесь опричники тешились?