Нью-Йорк, дешевые апартаменты в районе «Квинз»
— Сволочь! — хрипло крикнул Дагоберто Савалас, прицельно всаживая остро отточенный охотничий нож в левый глаз Келлера.
Благоухающая свежей типографской краской мелованная бумага пропустила сквозь себя стальное острие, глубоко вонзившееся в толстый обрезок доски, подложенный под постер с изображением Ирвина.
— Сволочь, сволочь, сволочь! — исступленно рычал Савалас, продолжая наносить удары по ненавистному самодовольному лицу.
Пятнадцать минут спустя, изрядно вспотев, Даг закончил свою ежедневную тренировку и отправился в душ. Горячей воды в арендованной им трущобе не было, а вместо холодной из уродливого, облупившегося крана лениво текла ржавая, дурно пахнущая жидкость.
Трубы утробно гудели, похрюкивали и, как казалось Саваласу, злорадно глумились над ним. Иногда в их раздражающем гуле Дагоберто слышался пронзительно-тошнотворный голос Ирвина Келлера, наглого и омерзительного Келлера, человека, разрушившего его жизнь и публично надругавшегося над его гордостью и достоинством.
Покончив с утренним омовением, Савалас достал из шкафчика помазок и, с отвращением взирая на отражающуюся в зеркале физиономию, принялся раздраженно намыливать щеки.
Пять лет назад, встречаясь взглядом с собственным отражением, Дагоберто отвращения не испытывал. Напротив, он имел все основания, чтобы гордиться как собой, так и своей внешностью — типичного латинского мачо с сильным, тренированным телом и мужественным, смуглым лицом.
Его молодая жена, аппетитная темпераментная кошечка пуэрториканских кровей, называла Дага «мой тигр» и была без ума от него. Они жили в уютном домике с аккуратно подстриженной лужайкой перед ним, представляя собой образцовую семейную пару, воплотившую в жизнь пресловутую американскую мечту.
Молодые супруги уже подумывали о ребенке — первом ребенке, — вообще-то они собирались обзавестись по меньшей мере тремя маленькими Саваласами, когда судьба подставила Дагу ножку, столкнув его с Ирвином Келлером, поганым ублюдком, разрушившим его жизнь, отнявшим у него и домик с лужайкой, и работу, и любящую жену, и еще не родившихся детей.
Вспомнив о Келлере, Савалас болезненно сморщился и вздрогнул, порезавшись лезвием опасной бритвы. Кровь окрасила мыльную пену в приятный клубничный цвет.
«Когда-то жена готовила мне клубнику со взбитыми сливками, — погрузился в ностальгические воспоминания Дагоберто. — Теперь у меня нет ни жены, ни взбитых сливок, ни работы, ни гордости, ни денег. Когда-нибудь он заплатит за это. Клянусь, этот подонок за все мне заплатит!»
