— А я-то здесь причем? — удивился Слава. — У нас вся часть разбежалась. Вместе с офицерами. Сначал три дня еду не привозили, а когда склады с сухим пайком вскрыли, так там одни крысы и остались. Подчистую разворовали, и давно — все уже пылью покрылось. Вот мы и рванули по домам.
— Вот я и говорю, Сталин бы такого не допустил, — вновь закивал Захар Семенович.
— Ты, дед, лучше бы помалкивал. Из-за него-то все и началось, — осадила ветерана пожилая женщина. — Умных всех поубивал, одни дураки и остались.
— Да причем тут Сталин? — брякнул ее муж. — Революцию не надо было делать. Ленин во всем и виноват.
— Ты Ленина не трожь! — вскипел Захар Семенович. — На святого человека на замахивайся! Мне с тобой и сидеть-то рядом противно.
— Вот и топай дальше один, — вяло посоветовал мужчина. — Ленинским курсом. Жаль, красного знамени не прихватили.
— И уйду, — набычился Захар Семенович, но, конечно же, никуда не ушел и заковылял дальше со всеми.
Шли молча, слишком были подавлены для разговоров. Скоро кончилась вода. Неподалеку блеснула речушка, но никакая жажда не заставила бы их напиться этой мутной вонючей воды. К вечеру опять стал донимать голод, и Николай с тоской подумал, что им с Мариной еды хватило бы на несколько дней.
Солнце уже садилось, когда справа замаячила деревня. На вид она была целой, неразграбленной, и все даже недоверчиво переглянулись — неужели такие еще остались?
— Может, зайдем? — предложила темноволосая девушка, имени которой Николай так и не узнал за весь день.
— На разведку бы кого послать, — сказал один из мужчин и обвел всех взглядом, словно выискивая добровольцев. — Мало ли что…
— Не бывать такому, чтобы я на своей земле в разведку ходил, — в сердцах произнес Захар Семенович.
— А что, на войне не приходилось. Как-никак, до Волги отступали…
— Нет. Меня в сорок четвертом призвали, — признался Захар Семенович.
— Зато всю Пруссию прошел. Кенигсберг брал.
Но тут заплакали голодные дети, и их слезы сами собой решили спор. Вся группа зашагала к деревне, безмолвной, словно покинутой подобно сотням других.
«Неужели так везде, — с мучительным недоумением подумал Николай. — Голод, кровь, хаос. Даже армии уже нет». Чей-то голос оборвал его мысли.
— Смотрите, там люди! За забором. Прячутся, что ли?
— Да нет там никого, показалось, — возразила все та же темноволосая девушка.
Николай тоже пригляделся, но низкое уже солнце слепило глаза, и он так ничего и не разглядел.
— Коля, я боюсь, — тихо сказала прижавшаяся к нему Марина, когда до ближайшего дома оставалось метров пятьдесят. — Сама не знаю чего, но боюсь.
