Так, на заседании Политбюро 14 мая 1921 года при активной поддержке Ленина было принято решение о расширении прав ВЧК "в отношении применения высшей меры наказания"60. По инициативе главного марксиста в России то же Политбюро в январе 1922 года делает дополнительный шаг в укреплении карательной функции диктатуры и обеспечения "классовой линии" в обществе путем образования Государственного политического управления (ГПУ). Главная задача - борьба с контрреволюцией с использованием широчайшего набора средств физического и духовного насилия. Не забыли и о судах: "В состав суда вводить лиц, выдвигаемых ВЧК"61, узаконивая тем самым беззаконие.
А как должны действовать органы диктатуры (а ведь это главное звено в доктрине марксизма!), Ленин не раз демонстрировал сам. Когда пришла шифровка о том, что пленен барон Унгерн, один из руководителей белогвардейских отрядов в Забайкалье, Ленин в августе 1921 года лично сам внес на рассмотрение Политбюро (фактически высшего органа "пролетарской диктатуры") вопрос "О предании суду Унгерна". Естественно, возражений не было; ведь рядом с ним сидели такие же якобинцы, как и он сам: Троцкий, Каменев, Зиновьев, Сталин и Молотов. Обсуждения тоже не было, ведь все с самого начала было и так ясно. Ленину лишь осталось продиктовать постановление Политбюро как высшего партийного трибунала: "Добиться солидности обвинения, и если доказанность полнейшая, в чем не приходится сомневаться, то устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять"62.
77
В этой фразе в форме ужасного гротеска виден конечный смысл формул "неизбежности классовой борьбы" и "очищающей роли диктатуры пролетариата". В "полнейшей доказанности", конечно, "не приходится сомневаться", а посему суд "провести с максимальной скоростью". Но зачем суд, если уже приговор Политбюро вынесен: "расстрелять"... Но в том-то и дело, что в той системе, дальние истоки которой начали теоретически осмысливаться Ульяновым еще в конце прошлого века, вопросы задавать некому... Вопрошать, а тем более сомневаться или, упаси Боже, оспаривать решение тех, кто действовал от имени "диктатуры пролетариата", было смертельно опасно.
Иной читатель может сказать, что в моих рассуждениях нарочитая упрощенность и вульгаризация сложных проблем. Допускаю. Но теоретические рассуждения вообще безобидны до тех пор, пока они не облачаются в политическую тогу. Не свершись октябрьские события, мы сегодня о В.И.Ульянове знали бы не больше, чем о Викторе Адлере, Эдуарде Бернштейне, Н.К.Михайловском, П.Б.Струве, М.И.Туган-Барановском, С.Н.Южакове... Но в книге речь идет о человеке, который смог в максимальной мере использовать исторические обстоятельства и осуществить самый грандиозный и беспощадный эксперимент в человеческой истории. Этот эксперимент в огромной мере отражал то, что открыл молодой волжанин в "Капитале", десятках других работ прародителей марксизма, опирался на те устои в сознании, которые Ульянов создавал сам, творя российскую модель "научного социализма".
