Г-н Мальбранш, член конгрегации ораторианцев, в своих возвышенных иллюзиях не только допустил врожденные идеи, но даже не сомневался в том, что мы живем целиком и полностью в Боге и Бог, так сказать, и есть наша душа.
В то время как множество резонеров создавали роман о душе, явился мудрец, скромно написавший ее историю. Локк развернул перед человеком картину человеческого разума, как превосходный анатом объясняет механизм человеческого тела. Всюду он пользовался светочем физики, иногда он осмеливается утверждать, но осмеливается также и сомневаться; вместо того чтобы сразу же дать определение всему тому, чего мы не знаем, он шаг за шагом исследует то, что мы хотели бы знать. Он исследует ребенка с момента его рождения, постепенно прослеживает развитие его сознания, усматривает, что общего у него с животными и в чем он их превосходит, особенно беря в свидетели самого себя, показания собственной сознательной мысли.
"Я оставляю тем, - говорит он, - кто разбирается в этом лучше меня, рассуждать, получает ли наша душа существование до или после формирования нашего тела; но признаюсь, мне выпала на долю одна из тех грубых душ, что мыслят не непрерывно; более того, я имею несчастье не понимать, почему душе больше необходимо постоянно мыслить, чем телу - постоянно находиться в движении".
Что до меня, то я горжусь честью быть в этом пункте таким же тупицей, как Локк: ни одна живая душа никогда не заставит меня поверить, будто я постоянно мыслю; и я не более, чем он, чувствую себя настроенным воображать, будто уже через несколько недель после моего зачатия обладал весьма ученой душой, знавшей тогда тысячи пещей, кои я позабыл, рождаясь на свет, и без всякой пользы располагавшей в материнской утробе знаниями, ускользнувшими от меня как раз и тот момент, когда они могли мне понадобиться; вдобавок ко всему я никогда не сумел их себе вернуть.
Вдребезги разбив врожденные идеи и полностью отвергнув тщеславное убеждение, будто мы постоянно мыслим, Локк устанавливает, что все наши идеи мы получаем через ощущения, исследует наши простые идеи, а также и более сложные, прослеживает человеческое сознание во всех его функциях, показывает, насколько несовершенны языки, которыми пользуются люди, и как мы постоянно злоупотребляем словами.
Наконец, он подходит к рассмотрению объема, или, точнее сказать, ничтожности человеческих знаний. Именно в этом разделе он осмеливается скромно произнести следующие слова: Быть может, мы никогда не сумеем узнать, мыслит ли или нет чисто материальное существо.
