– Людмила, – сказал Борис, – у тебя спирту нет?
– Нет, – сказала Людмила. – Немного оставалось, вчера выпили.
– Поди-ка сюда. – Борис отозвал ее в соседнюю комнату и о чем-то с ней говорил, судя по всему, просил денег, а Людмила отказывала. Потом они вместе вышли. – Пойдем, Ваня, прогуляемся, – предложил Борис. – Посмотришь на наш поселок, а то ж ночью небось ничего не видал.
– Пойдем, – согласился Иван.
В небольшом магазине напротив станции выпили они еще по полстакана водки и по кружке бочкового подогретого пива. Зашли на станцию проверить расписание и выпили там в буфете по стакану красного. На обратном пути завернули опять в магазин, взяли еще по кружке пива. Бутылку кубанской Борис запихнул в левый внутренний карман пальто.
– Во, Настенка, – похлопав себя по тому месту, где выпирала бутылка, сказал Борис продавщице, – грудь побольше, чем у тебя. Еще б сюда бутылку – и можно в самодеятельности бабу играть.
– А чего ж не возьмешь еще? – спросила Настенка,
– Время не хватает, – пошутил Борис и пошевелил пальцами, словно пересчитывал деньги.
Назад пошли напрямую, по тропинке через какие-то огороды. Тропинка была узкая, левой ногой Алтынник шел нормально, а правой попадал почему-то в сугроб. Видно, обратно косою, – подумал он безразлично.
Вернувшись, сели опять за стол. Алтынник выпил еще полстакана и после этого помнил себя уже смутно.
Почему– то опять разговор зашел насчет возраста.
– А мне вот скоро тридцать пять годов будет, – сказала Людмила, – а никто мне моих годов не дает. Двадцать шесть – двадцать восемь от силы.
– Еще замуж десять раз выйдешь, – сказал Борис.
– А у нас Витька Полуденов, – вмешалась в разговор бабка, – со службы пришел, взял за себя Нюрку Крынину, а она на двадцать лет за его старше и тромя робятами. И живут меж собой лучше не надо.
Алтынник насторожился. Он понял, куда клонит бабка. Ему стало весело, и он сказал:
– Ишь, бабка, хитрюга. Думаешь, я не понимаю, к чему ты все это гнешь? А хоть вот я, – он хлопнул ладонью по столу, – на тебе женюсь? – Он повернулся к Борису. – А, Борис? А ты меня будешь звать папой и будешь нам с бабкой платить алименты по старости лет.
Эта мысль показалась ему настолько смешной, что он долго не мог успокоиться и трясся от мелкого, может быть, нервного смеха. Но его никто не поддержал, а наоборот, все трое насупились и недоуменно переглядывались. Поняв, что сказал бабке что-то обидное, он перестал смеяться. Старуха сидела, поджав тонкие губы.
