Нагоняи от Чуда-юда я получал довольно часто. Прежде всего, из-за привычки лазить самому в те места, куда человеку из приличного дома соваться не следует. Родителю отчего-то казалось, что такие толковые ребятки, как Варан, Мартын или Фриц, все могут сделать сами, а мне достаточно осуществлять над ними чуткое руководство и оплачивать услуги. В теории оно, конечно, было верно. Засветиться, особенно на ранних стадиях деятельности, пока я еще не набрался наглости, опыта и бессердечия, а также еще не окончательно потерял совесть, было очень даже просто. А это могло плохо отразиться на финансовом положении Сергея Сергеевича и потребовать таких дополнительных расходов, которые превысили бы прибыль от проводимых мною мероприятий. Боюсь, что тогда папочка предпочел бы рентабельности ради организовать мне внезапную кончину от сердечного приступа. Во всяком случае, он пару раз мне на такую возможность намекал. И опять-таки, с точки зрения теории, он был бы прав на все сто процентов.
Однако теория теорией, а практика практикой. Согласно теории, мы уже давно должны были жить при коммунизме, однако вместо этого въехали в довольно странный капитализм, который начали строить бывшие партработники и пламенные комсомольцы, вроде разных там Михаил Сергеевичей… По теории я не должен был лазить по котельным и поджаривать клиентам пятки, но иногда это делать нужно и даже необходимо. Да, у меня уже имелось несколько групп, которым можно было дать работать самостоятельно. Все они работали, не ведая о том, что существуют другие, но хорошо зная, что я — командир, Капрал, Барин, Змей и прочая, и прочая. В одних городах знали Барбароссу — там я появлялся с рыжей бородой и в кудрявом парике — прямо клоун какой-то. В других — Джипа — мама родная не узнала бы меня с такой цыганской мордой и карими контактными линзами в глазах. В принципе Еремей Соломонович, профессиональный гример, которому поручалось придавать мне тот или иной образ, мог бы сделать из меня и негра, и даже еврея. Однако от негра отказывался я — слишком в глаза бросается, а от еврея он меня сам отговаривал:
— Дима, еврей — это не внешность, это состояние души…
И поскольку душа у меня, несмотря на остатки памяти Ричарда Брауна, все-таки оставалась русской, я с ним соглашался.
Каждая из групп начинала с того, что знакомилась со мной и делала пару-тройку работ при моем непременном участии. За это время я успевал разглядеть, чего стоит каждый из команды и кто у них сможет стать моей заменой. А они успевали понять, с кем имеют дело и на какие приятные и неприятные моменты могут рассчитывать. Приятным, разумеется, было получение «хрустов», а вот неприятных было гораздо больше. Речь шла не только о перспективе проглотить в процессе работы лишнюю дозу свинца, но и о некоторых психологических нагрузках. Если я видел, что кому-то неприятно осмаливать клиента паяльной лампой или проглаживать утюгом, то старался приучить его к этому. Если он, наоборот, слишком увлекался этим делом и забывал, что все это делается отнюдь не ради отдыха и веселого времяпрепровождения, то объяснял данному товарищу некоторые из христианских заповедей и ставил на вид — то есть на морду — пару фингалов. Если же дальнейшие воспитательные меры становились бесперспективными, товарищ обычно переставал функционировать и выходил в тираж погашения. Публика должна была убояться таинственной и страшной личности, которая нигде не живет, но везде присутствует. Лишь потом, когда находился прочный зам, на которого можно
