- А вдруг! - неосторожно вмешалась секретарша-автомат.
Мне показалось, что в последней части своего пасквильного монолога манекен неожиданно заговорил вдруг человеческим голосом. Под влиянием этого промелькнувшего впечатления я поддался в конце концов сильному искушению и поделился с профессором опытом, собранным мною в течение двух последних дней. Я обратил его внимание на тот факт, что истины о мире следует искать совершенно в ином направлении. Что следует убрать завесу мнимости, чтобы заметить, что практически все, происходящее в Кройвене, не имеет особого значения, так как лежит в глубокой отдаленности, далеко за передним планом, где-то у самого края экрана, на задах, в складах и за кулисами арены, что почти все, в нем имеющееся и существующее, создает более или менее туманный фон, вспомогательную и обширную декорацию, выстроенную вокруг единственной сцены и одного имеющего значения зрелища, которое практически всегда разыгрывается где-то вдалеке - за пределами зрения таких второплановых актеров, которыми мы оба (к сожалению или к счастью) являемся в толпе остальных статистов в течение всей своей жизни.
Когда я умолк, профессор низко склонил голову и через широко раскрытые резиновые уста, из самой глубочайшей части своего акустического корпуса издал протяжное баранье блеяние.
Я уже поднимался, когда он еще раз преградил мне дорогу своими пластиковыми руками.
- Ладно, спрошу кратко, - сказал профессор. - Имеется ли в вашей тетрадке выводы о скварчатках, гравитолазах или же гравитационной фалиции, которые подкрепили бы мои дипломы?
- Нет.
- Тогда вон!
И он указал мне на дверь.
X
Я быстро перестал беспокоиться по поводу напечатанной в "Кройвен-Экспрессе" статьи, написанной на основании сообщений этой газеты. Самое большое, к чему эта статья склоняла человека, более всего проинформированного о событиях в Темале, каким был я сам, так это банальными рассуждениями о том, что так называемые голые факты - даже если они где-нибудь и выступают - быстро гибнут под давящим нажимом интерпретаций, подбираемым согласно основам нужного кому-то сценария событий.
После того, как я покинул здание Университета, гораздо более угрозы со стороны искусственного права меня занимала попытка ответа на вопрос, какую из двух необычных личностей судьба покалечила более жестоко: настоящего идиота, которого пинком выгнали из бара за его лохмотья, или же этого, выдрессированного научными методами фальшивого гения. Но и эта проблема (если анализ бараньего блеяния вообще составляет какую-то проблему) тоже вскорости в моем сознании отошла на второй план.
