Хотя слепой полет -- дело и не новое, все же сидеть в темной кабине удовольствие не из больших. Человек чувствует себя так, как в яичной скорлупе, вымазанной черной краской.
Поле зрения у него небольшое: приборы, ручки управления, карта. А дальше, сколько ни вертись, ничего больше не увидишь.
Все шло нормально. Моторы успокаивающе, ровно гудели. Многочисленные стрелки, охваченные мелкой и частой дрожью, не переступали красных, запретных черточек на циферблатах. Не видя земли, левый пилот уверенно вел машину. Правы проверял его. Он то и дело сверял карту с землей, глядя на нее в окошко своей кабины. Внизу катились зеленые луга и рощи, дороги и деревушки. Поезд тихо переползал мост над извилистой речкой. Наконец сверкнуло большое озеро -- второй контрольный пункт замкнутого маршрута полета. До конечной точки оставались минут пятнадцать лета.
Правый пилот заворочался в своем кресле. Левый тоже проявил беспокойство. Обоим казалось, что время течет очень медленно. Одному не терпелось забраться под черный колпак, другому -- выбраться из-под него. Но он дождался того момента, когда все три стрелки часов заняли свои места, и дернул замок. Темный колпак отскочил назад, и яркий летний день во всей своей красе вернулся в кабину. Нужный пункт был под крылом самолета, и летчики решили, чтобы не терять времени на посадку, тут же, в воздухе, поменяться местами, тем более, что машина была хорошо отрегулирована. Придерживая висевший сзади парашют, правый летчик поднялся со своего сиденья и, протиснувшись в узкий проход, освободил дорогу товарищу. Бросив рули, тот не спеша перебрался на освободившееся место и только начал прилажываться, чтобы усесться поудобнее, как вдруг машину резко тряхнуло и нос ее так быстро пополз вверх, что летчик инстинктивно изо всех сил навалился на штурвал самолета. Нос стал на место.
Летчик повернулся, чтобы предложить другу забраться под колпак, и тут он увидел, что тот, отчаянно упираясь руками и ногами в две противоположные переборки, согнувшись пополам, спиной кверху, висит между полом и "крышей" самолета. От его спины расходился пучок натянутых, как струна, парашютных строп, исчезающих в верхнем люке фюзеляжа. Его покрасневшие от натуги лицо и выкатившиеся на лоб глаза взывали о помощи. Летчик, сидевший за рулями, сразу понял, в чем дело. Но не успел он открыть рот, чтобы скомандовать механикам рубить стропы, как самолет резко тряхнуло, и летчик снова налег на штурвал.
