Однажды я задал Джули вопрос, что чувствует человек, обладающий способностью телепортироваться. Не глядя на меня, она ответила:
— Это удобно, когда хочется убежать от всего этого…
Образ, который возник затем в ее голове, так поразил меня, что я не мог в него поверить. Но я знал, что это правда, и через некоторое время задал Джули единственный вопрос:
— Джули, что заставило тебя прийти сюда?
Понимая, что частичным ответом стал образ, который она мне показала, Джули произнесла:
— Ты знаешь, что однажды ночью я пыталась утопиться?
Она как будто рассказывала о ком-то другом. Службист, который тоже был телепатом, в последний момент вытащил ее из пруда в парке. Затем он часами расспрашивал ее, пытаясь понять, почему ей была так ненавистна жизнь, и в заключение поведал о программе исследований, которые должны помочь псионам приспособиться к обстоятельствам. Она пообещала попробовать принять участие в этой программе, чтобы вновь обрести смысл жизни, и сдержала слово.
Я поведал Джули свою историю. Версия Службы Безопасности уже была всем известна, акценты расставлены, и то, что мы обсуждали, уже не имело решающего значения, как будто стало понятно, что наше общее мнение ничего не изменит. Но Джули ничего не сообщила о причине попытки самоубийства. Единственное, что она сказала, — это происходит, когда исчезают причины не делать этого. Я знал некоторые из этих причин.
Она сидела рядом, глядя на дождь. Я смотрел на ее тонкий профиль и вновь пытался найти ответы на свои вопросы. Но я не пытался прочитать их в ее сознании не из-за боязни быть пойманным, а потому что знал ее отношение к подобного рода вторжениям. Я знал это и по собственному опыту. Даже теперь она стеснялась настолько, что почти не разговаривала ни с кем, кроме Зибелинга. Я не понимал, почему она все-таки проводила время со мной, но это меня радовало, и я старался оттянуть тот момент, когда наше общение закончится.
— У тебя сумрачно на душе, — произнесла она. — Где ты сейчас?
Джули продолжала смотреть на дождь. Она призналась как-то, что ей тяжело долго смотреть на кого-либо, так как глаза — это окна нашей души.
— В Старом городе. — Я пожал плечами, сцепив руки и глядя на дождь.
— Старый город. — Она закрыла глаза. — Здесь, в Куарро, его называют резервуаром. Не знаешь почему?
— Нет. — Я оглянулся. — Может быть, потому, что, раз оказавшись там, ты уже не выберешься.
— Рыбный резервуар, — вздохнула она, — питательный резервуар. — Джули посмотрела на свои руки; ее ногти были обкусаны. — Когда я была маленькой, отец однажды повел меня в зоомагазин. Там были сотни всяких созданий, кричащих и стремящихся ко мне всей душой; я не могла выбрать. Затем я увидела рыб — две стеклянные стены, полные рыб, прекрасных живых драгоценных камушков, и другой резервуар, заполненный наполовину. Его стены были зелеными от ила, и рыбешки на поверхности отчаянно работали жабрами или, задыхаясь, неподвижно застывали в воде, ожидая смерти. Я спросила, что происходит, и мне объяснили, что это питательный резервуар, что рыбок разводят на корм и никого не волнует, как они живут. Я подумала об их страданиях, до которых никому нет дела, и заплакала.
