Щелк.
Я даже не смотрел, что там на ней надето. Меня интересовали свет, поза, игра теней и язык жестов.
Сделав несколько снимков, я поблагодарил Мартина, оставил немного денег в кружке, стоящей на земле возле микрофона, и попросил гримершу со стилисткой заново собрать «переносную раздевалку», чтобы Кейтлин могла переодеться. Новый наряд был рискованнее прежнего, и я засомневался, так ли уж хороша идея привести модель в самое сердце религиозного Уильямсбурга и фотографировать ее среди ортодоксальных евреев. Кейтлин никогда в этом районе не бывала и не знала, чего ждать, потому и согласилась не раздумывая. Контраст был резким: перейдя через дорогу, мы оказались в еврейском квартале, оставив двадцать первый век за спиной. Прохожие поглядывали на нас скорее с любопытством, чем с враждебностью, и я велел Кейтлин укрыться шалью, которую Сидни всегда брала с собой, – во время зимних съемок модели кутались в нее в перерывах, чтобы не подцепить воспаление легких; теперь же шаль пригодилась, чтобы избежать возмущения местных жителей. Мы дошли до религиозной школы и расположились у припаркованного рядом с ней школьного автобуса.
– Надпись на иврите – просто блеск! – воскликнула Сидни.
– Это идиш, – поправил ее я.
Кейтлин прислонилась к автобусу и, не обращая внимания ни на что вокруг, сделала презрительное лицо – это ей отлично удалось благодаря густо накрашенным глазам. Пока я наводил на нее объектив, Кейтлин уронила шаль на землю и осталась с голыми руками.
– Стоп, – велел я. – Сидни, верни шаль на место. Кейтлин, как только я скажу «отпускай», ты должна отпустить шаль точно так же, как только что. Пусть она упадет тебе под ноги, хорошо?
Кейтлин кивнула и сделала, как я просил.
Мы снова остановились. Немного в отдалении стоял мужчина в черном, с бородой и в шляпе, и наблюдал за нами. Я попросил гримершу и стилистку встать за мной и закрыть зонтами не только модель, но и меня тоже. Зонты помогли бы нам выиграть несколько минут, хоть я и был уверен, что вскоре нас попросят уйти. Я снимал с воодушевлением, стараясь сделать все как можно быстрее. Я крикнул Кейтлин сделать сердитое лицо, и она сделала – такое сердитое, как никогда. Она несколько раз бросала шаль на землю и яростно топтала ее. Прежде чем кто‐либо успел спросить, чем мы, собственно, занимаемся, мы сложили зонты, завернули Кейтлин в шаль и направились обратно к мосту.
Последней локацией была маленькая протестантская церковь, где нас с радостью принял священник-афроамериканец. Кейтлин переоделась в туалете, и я сфотографировал ее сидящей в первом ряду со взглядом, обращенным к кресту.
