Мы подошли к дому Тёмки. От дороги к его двору вели несколько брошенных на землю полусгнивших досок вместо тротуара. Серые, некрашеные и огромные, выше обычных, ворота темнели в слабом свете единственного на улице фонаря.
Я вопросительно посмотрел на Гошу: а дальше что? Гоша кивком головы указал на ворота.
— В смысле? — не понял я. — Мы просто зайдём туда и все?
— Да, просто зайдём.
— И они нас не увидят?
— Нет. Мы опять в режиме Бога. Нас никто не видит и не слышит.
— Даже если я буду кричать?
— Даже если ты будешь кричать, — кивнул Гоша. — Только учти, что я-то тебя слышу и в этом режиме.
Я смутился и замолчал. Наверное, пора прекращать орать на него.
Потянув ручку, я открыл ворота и осторожно вошёл во двор. Огромный пёс, всегда облаивавший меня из-за забора, когда я приходил к Мишке, даже не шелохнулся, свернувшись в клубок на крыше конуры. Я аккуратно обошёл его по как можно большей траектории и по таким же гнилым доскам, как и на улице, стараясь лишний раз не шуметь и не топать, направился к входной двери на веранду. Гоша шёл рядом, не оставляя следов на тёмной грязи, смешанной со стоптанной травой.
Тёмкин двор был большой, намного больше нашего, и был похож на сам дом — вроде и не старый и не разваленный, но явно недоделанный — забор с новыми, но криво сколоченными досками, кособокая калитка, висящая на одной петле, скамейка, сложенная из кирпичей и грубой, даже не обработанной доски, то тут, то там разбросанные кучки не прикрытых плёнкой досок, из которых, кажется, хотели что-то сделать, но так и оставили — судя по их посеревшему виду. Я передёрнулся — все-таки наш двор, в котором Женька каждый день разбрасывал свои игрушки, но в котором все равно каждая вещь была на своём месте, мне нравился больше.
Погрузившись в свои мысли и напрочь забыв о Гоше, я прошёл мимо скамейки, как вдруг тёмное пятно на ней, которое я принял за комок одежды, вдруг пошевелилось и громко и сыро откашлялось, как будто хотело выкашлять лёгкие. От неожиданности я подпрыгнул, сапогом соскользнул с гнилого тротуара и приземлился задом в грязь.
— Чтоб тебя…
— Решил охладить реверс? — невозмутимо спросил Гоша, подавая мне руку.
— Не смешно! — возмущённо выпалил я, вставая и отряхиваясь. — Почему не предупредил?
— Потому что с одним из главных героев пьесы ты должен познакомиться сам.
— А кто это?
Но Гоша не успел ответить — чёрное пятно встряхнулось, крякнуло и тяжело поднялось со скамьи. Под тёмной шапкой проступили слегка размытые знакомые черты.
