Гоша ненадолго замолчал, продолжая буравить взглядом Тёму, а потом добавил:
— Так что, Вася, Тёмка не отказывается от Бога. Он просто очень сильно на него обижен.
— За что?
Гоша не ответил и перевёл свой взгляд на меня. Мне тут же стало неуютно, как будто меня просквозили рентгеновские лучи и узнали все мои тайны.
— Знаешь, Вася, — вместо ответа задумчиво проговорил Гоша, — а вы с Тёмкой очень похожи…
— Я? С ним? — я даже поперхнулся. — Вообще ни разу!
— Похожи, похожи. Для вас обоих эта скамейка под старушкой-черёмухой занимает важное место в жизни. Вот только ты сюда приходишь по главной дороге в любое время, а Тёмка пробирается огородами и только вечером. И совсем не потому, что так быстрее.
— А почему?
Гоша не ответил и продолжал загадочно смотреть на Тёмку, словно знал, о чём тот сейчас думает. Да он и знал, наверное. Ведь сейчас Тёмка наверняка говорил с Богом, хоть, может быть, и сам этого не понимал. Не зная, что сказать или сделать, я незаметно подошёл к Гоше и встал за его спиной, упорно следя взглядом за прыгающими по голым веткам яблони и задорно чирикающими воробьями. Почему-то я не мог смотреть на Тёмку — вся его скрюченная корявая фигура, сырые всхлипы, дрожание спины внушали какую-то болезненную неловкость, из-за которой хотелось закрыть глаза, заткнуть уши и вмиг оказаться где-нибудь в другом месте. «Пожалуйста, замолчи, замолчи», — сам того не осознавая повторял я, продолжая высматривать воробьёв. А Гоша все смотрел и смотрел, явно не собираясь никуда уходить.
Наконец не выдержав, я осторожно, скорее, из приличия, а не по каким-то другим причинам — ну и стоять молча и слышать Тёмкины сдавленные рыдания было уже невыносимо, — спросил шёпотом:
— Может, ему помочь как-то?
Гоша, тяжело вздохнув, проговорил:
— Даже если бы ты это искренне сказал, сейчас ты помочь ему не сможешь.
Я опять порозовел и неуверенно спросил:
— А все-таки из-за чего это он?
— Надеюсь, ты когда-нибудь узнаешь. А сейчас я не могу тебе сказать: это не моя тайна. И уж тем более не твоя. Сегодня мы уже ничего не сможем сделать. Поэтому давай-ка по домам. К тому же, кажется, тебя уже дома ждут.
— И ты… Ты просто оставишь его так? — удивился я.
— Ну да, а что такого? Ты же сам хочешь уйти отсюда поскорее и не видеть плачущего Тёмку…
Я передёрнулся. Зачем обязательно так прямо говорить? Да, хочу, очень хочу, но я — это я, а ты… Как бы это сказать… Немножечко Бог! Ты же вроде должен заботиться о нас?
