Попрощавшись с Лерой, заглядываю к Софии в малый зал:
– София, к вам можно? Вы не заняты?
– Александра, милая, заходи конечно. Тебе я всегда рада. Чай будешь? – В ее руках серебрится чайник, что источает прелестный букет цветов. До чего вкусный аромат! Видимо, как раз наступило время чаепития. А я вовремя, смотрю.
– Вы еще спрашиваете! Конечно буду. Ваши руки готовят поистине восхитительный чай. Не понимаю, как бы жила без него. – Отбросив в сторону свои вещи, сажусь в кресло, а София тем временем достает домашние печенья и наливает в кружки чай.
Ай, я обожаю эту женщину и её флёрдоранж. Всему, к чему она прикасается, заведомо суждено быть прекрасным, настолько волшебным, что я порой задаюсь вопросом: не фея ли она?
– Цветки апельсинового дерева – главный ингредиент моего чая, ты же знаешь. А выращиваю я его в своей оранжерее. – Она протягивает мне кружку. Беру ее и, приподняв брови от удивления, говорю:
– Помнится, пару лет назад вы говорили, что заказываете цветы апельсина из южных стран. Вы наконец решили посадить апельсиновое дерево в своем зимнем саду?
– Не одно. – София загадочно улыбается. – У меня их семь.
– Да что вы говорите, – искренне изумляюсь я, сделав глоточек чая.
– Да, небольшие правда еще, но для чая цветочных лепестков вполне достаточно.
– Здорово… Помните, вы как-то звали меня в гости? В сентябре еще. Не будет ли наглостью напроситься…
Мысль закончить не успеваю, меня перебивает София, чьи глаза уже успели загореться от идеи:
– Разумеется. Хоть сейчас. – Смотрит на часы, поправляется: – Нет, через час, когда закончится мой рабочий день. Мы могли бы…
– София, к сожалению… сегодня не получится. Давайте на следующей неделе я к вам загляну, попьем вместе чайку и… уж очень хочется взглянуть на оранжерею и его новых обитателей, – последнюю фразу проговариваю с особым, ребяческим восторгом и предвкушением.
– Обязательно тебя с ними познакомлю, – обещает она, посмеиваясь над неожиданным проявлением детской непосредственности у меня, уже взрослой, казалось бы, девушки. Сознаюсь, иногда я веду себя как сущий ребенок. – Ты приходи, приходи.
– Приду, – обещаю я, поднося ко рту печеньице. Хруст печенья приятным звуком отдается в ушах, проникая в самые глубины сознания: как-то неожиданно приходит понимание действительности происходящего здесь и сейчас спокойствия и умиротворения – остро ощутимых, к слову сказать. Словно комната эта временно застыла вместе с находящимися в ней людьми. А вот за дверьми – возможно, сейчас спешка и бешеный ритм жизни. Но не здесь, только не в этих стенах, где согревающее чувство домашнего уюта накрывает тебя с головой, где каждая деталь приковывает твое внимание, каждое движение и шорох отмечается тобой нечто особенным и прекрасным. Необычное чувство. Восприятие мира уже не то, оно резко поменялось. И сердце в груди становится звонче, заметно живым и подвижным – ярко чувствуется каждый его удар. Я даже оглядываюсь на себя, чтобы понять, что изменилось, но нахожу себя прежней. Окидываю оценочным взглядом свою позу в винтажном кресле: расслабленное положение ног и руки, надежно держащие хрупкий стакан; и даже замечаю легкую потертость на тонком золотом браслете. Отчего-то улыбаюсь и, подняв глаза на мою пожилую подругу, добавляю: – Обязательно.
