Одним же вервием на жизнь мужам – промолвил тихо
Давида пренебесный Сын: „Прости своему брату
Семь раз по семьдесят“[60]. Давид отмерил справедливость.
А Иисус Сам есть добро, не знающее меры.
Давида долею была пылающая ревность,
Он убивал жестоко льва пустынного и волка[61],
Оставив скимна, принял он единоборца вызов
Могучего, и из пращи стремительным осколком
Сиянье дня он угасил нежданно Голиафу,
Жизнь отлетела от него, его направив к смерти,
Но Иисус, возвысив глас, ко трупу обратился:
„О юноша!“[62] Ведь для Него как спящие, кто умер[63].
У смерти юношу украв, Он дал ему свет жизни,
Но утопил в морских зыбя́х больших озер пустыни
Он отвратительных свиней, исполненных порока[64].
>15
Златой телец причиной был того, что смерть левиты
Несли и братьям и отцам[65], родную кровь презревши.
Так Иеффай своей рукой зарезал дочь родную[66],
Царь Моавитский на стене принес кровавой жертвой
Младенца-первенца[67], свое дитя не пожалевши,
Во утешенье взяв лишь меч. Но Иисус, пришедши,
Взял в долонь меч и острие вдруг затупил любовью.
Сестру Шеолову смирил – Горячку обездвижил,
И теща поднялась Петра, и здравие стяжала[68].
Шеол же в немощь тут же впал из-за целений Божьих,
Из-за чудес, что Иисус свершил по милосердью.
>16
Провозглашает доброту всем Иисус священный,
Сын Справедливого Отца приносит справедливость.
А для меня вся доброта Его – одно мученье.
Ведь ревность черная всегда мила мне и любезна,
И радость для меня дарит. Ведь пролилась когда-то
Кровь первая из-за нее… И в чем моя ошибка,
О Сын Марии, для чего ж Ты повелел всевластно:
„Не емли гнев на своего ты родича и брата[69],
Не вынет острый меч из ножи любимый брат на брата“,
Ведь Каина клинок мне был крушцовый первым счастьем.
Мед в трупе львином[70] вдруг обрел Самсон, могучий воин,
Знамением чего была та сладость, что точилась
В останках жизни? Иисус знамения умножил:
Тону я в бездне тайн Его: о воскресеньи притчи,
Как сени неспокойный зрак, как образ говорящий.
„Из пожирающего вдруг снедь чудно появилась“, –
Загадку задал всем Самсон. Загадка поменялась:
„Се, пожирающее смерть, из смерти выступает“,
Из моей снеди вдруг пришло ядущее меня же:
Меня пожрал Адама Сын, рожденный от Адама.
Порою ранили меня все праведники словом:
Они, ликуя и шумя, рекли о Воскресенье,
Но сила утешенья их к моим слезам мешалась:
Молитвы Аса[71] воссылал, моленья Езекия
Свои ко Господу стремил, и смерть их отлагалась[72],
Но страстно трупов их ждала; вот Илия зарезал[73]
Вааловых жрецов и мне принес их у потока,
