Она с улыбкой засмотрелась на Алю, которая резвилась вокруг столика.
- Мамино счастье, - сказала она.
- И папино, - звонко добавила Аля.
- Ах ты, воробушек, - рассмеялась Людмила Сергеевна, привлекла к себе Алю, зарылась лицом в ее волосы.
- Я не воробушек, я киска, мяу, - закричала Аля.
- Беги, киска, - сказала Людмила Сергеевна, ее серое лицо осветилось такой лаской, что и Елисею стало легче после рассказа о Жукове.
- Она добрая, - проговорила Людмила Сергеевна, задумалась и добавила с тоской: - Это хорошо. Моя не такая. Двенадцать лет ей. Сказала как-то мне: ты, говорит, жалкая и беспомощная. А взгляд такой холодный, жесткий. Как у ее папаши. Больше всего боялась, что в него пойдет дочка. Он ведь, как арифмометр. Когда родила, предлагал устроить меня. Место инструктора райкома. Все рассчитано. Жениться нельзя, а место дать надо. За услуги платить необходимо - закон. - Людмила Сергеевна в который раз достала сигарету, задымила. - Не согласилась. Работа противная, да и с дочкой по горло хлопот... Больше не могу, сказал мне. Понимай, больше не стоишь, скажи спасибо и за это. А глаза, как на пустое место смотрят. Даже когда для дочки подарки передавал или деньги, как в бухгалтерии в окошке: "получено" - распишись. Смотрю теперь на дочку и думаю: она-то не пропадет, а вот как я в старости? От тоски волком выть хочется... Так и представляю: зима, снег ледяной, луна бессердечная, а я с клюкой. Старость - это зима. Райком и тут обманул, обещал светлое будущее, а тут разбитое корыто, башмак стоптанный.
Она бросила окурок, допила из стакана, посмотрела на Елисея и невесело улыбнулась:
- Засиделись мы, тоска, как на поминках...Девчонкой я все верила, сейчас ни во что. Хотя нет. Знаю одно: хорошего не будет. Этим, новым, она кивнула в сторону Белого дома, - тоже не верю. Но они, по крайней мере, не врут про светлую жизнь.
- Мы, так получается, - сказал Елисей, - сами кузнецы своего несчастья. - Он не удержался от улыбки, Людмила Сергеевна тоже усмехнулась. - Может, кто втихаря и сковал себе счастье, а в основном куют несчастье, и очень истово, я бы сказал, не щадя сил. Вижу один только выход: надо хоть иногда простить себя. Иногда люблю представить в такие минуты, что, вот, например, этот пятачок: столик, стулья - а там машины, зоопарк это все сцена. А зрительный зал - там, за этим голубым небом, звезды наши зрители. Они нам сопереживают, волнуются, может, кричат нам, желая спасти нас, предупредить. Знаете, как дети на спектакле любимым героям кричат: волк или баба Яга идет... спасайтесь. Кричат, ногами топают. И все всегда хорошо заканчивается. Так вот и надо. Давайте и мы поступим, как дети. Хоть иногда, ну, раз в жизни крикнем: спасайтесь, Людмила Сергеевна... И все закончится хорошо, будет радость, тепло.
