- Надо как в глубокий омут - головой вперед. Мне, кстати, понятно, почему человек головой вперед рождается: потому как недоглядишь сразу оттяпать чего-нибудь могут запросто. Потом доказывай, что было.
В день отъезда Вадим Андреевич отбросил все сомнения, как отрубил, и сразу почувствовал легкость и свободу. Его даже не смутило, что в аэропорту в толпе мелькнул чей-то до боли неприятный знакомый силуэт. Все было отметено.
Бесчувственно, как в гипнозе, Марков очутился на летном поле аэродрома, поднимался по трапу в самолет, разглядывал номера на креслах, смотрел в иллюминатор в ожидании взлета.
Сквозь оцепенение проникло ощущение надвигающейся тяжести, шум сопения, и слева на руку и плечо навалилось массивное тело.
- Миль пардон, как говорят в Париже, - сипло прозвучало рядом, и забулькал в слюне противный смешок. - Ба-а, вот так встреча! Каким чудом?
Вадим Андреевич высвободил из-под тяжести локоть и узрел прямо перед собой мерзкое лицо Есипова. Тяжелые покрасневшие веки, воспаленные мутно-желтые белки. Губы раздвинули щеки, открыв влажные зубы, пухлый язык в тесной пещере рта.
- Это удача. Приветствую и одобряю, - забубнил снова Есипов. - Благами цивилизации надо пользоваться - и плевать на все остальное. Рад, что наконец поняли. Я тоже многое понял, - глаза Есипова мечтательно закатились. - Был на мне презираемый и гонимый грешок - сочинительство... хо-хо! Однажды сказал себе: погоди, дружок. Может, это главное... сермяжное? Вот, в литературный институт поступил, на заочный, учусь, духовностью насыщаюсь. Знаете, проникся, понял вашего брата бумагомарателя, теперь и сам такой. - Есипов задумчиво затих, потом заговорил неторопливо, смакуя слова. - Подвернется на глаза какой-нибудь аппетитный подлец или бабенка-стервозинка, ать их - и на бумажку. Нравится тебе - ему усы с рыжиной попышнее, не угодила баба - ты ей нос пуговкой, ха-ха... Не зря говорят: такой-то - создатель эпопеи... о-о! Создатель! Вы-то пописываете?
- Бросил, - буркнул Марков.
- Зря, - промычал Есипов и с сочувствием покачал головой. - А может, посмотрите мир, капитализм проклятый, всколыхнется внутри, а потом дрогнет рука, перо, бумага?.. И такую отповедь сочините миру наживы, насилия, что самые стойкие неприятели писателей воскликнут: ай да, Вадим Андреевич, ай да, сукин сын!
- Вижу, вы уже на след Александра Сергеевича напали, - сказал хмуро Марков. - Ему-то уж ничего не пришьете.
- Ах, Вадим Андреевич, не любите вы меня, злопамятный вы, - физиономия Есипова печально скисла. - Батя-то мой другом вам был.
