Правда и то, что, когда мы наконец встретились, Гомер тут же забрался ко мне на руки, всячески выказывая свою любовь и желание быть любимым мной. В свою очередь, держа его на руках, я не могла отделаться от одной назойливой мысли, что если бы на моем месте в ветеринарной клинике появился кто-то другой, пошептал бы ему что-нибудь на ушко и взял бы на руки, то котенок наверняка выказал бы такое же желание быть любимым этим другим человеком и так же любить его.
Интуитивное ощущение, что он мог бы полюбить кого угодно с той же легкостью, что и меня, внезапно тронуло мое сердце. Как бы ни сложилась его жизнь, этот котенок обладал потрясающей способностью любить. И тут меня пронзила еще одна мысль. Вот существо, которому нечего тебе дать, кроме своей любви. Осталось лишь найти того, кто бы принял ее, эту любовь, а найти никак не удается. Эта мысль показалась мне до боли печальной.
Кроме того, я поняла, что, каким бы любящим он изначально мне ни казался, в нем не было ни страха, ни отчаяния. А этого стоило ожидать от маленького котенка, как, впрочем, и от человека, в жизни не знавшего ничего, помимо боли, страха и голода. Не было в нем и враждебности или замкнутости, хотя невзгоды и ненастья вполне могли уничтожить побеги любви в его маленьком сердце. Скорее, он был попросту любопытным и ласковым. Словно внутри него бил неиссякаемый источник мужества. Он обладал некой врожденной готовностью к открытому и радостному познанию мира. Так что даже тяготы и страдания не могли ни замутить, ни иссушить это стремление.
Понятие беспрестанной борьбы было для меня отнюдь не умозрительным. Покинутая, обескровленная (без крова над головой), к тому же постоянно на мели, я стала воспринимать жизнь с мрачной стороны. Она казалась мне чередой нескончаемых битв, и каждое новое поражение лишь подпитывало мою жалость к себе.
И тут вдруг этот несмышленыш! По сравнению с его бедами все мои неурядицы, даже если их втиснуть в одну, самую несчастную неделю в жизни, были волшебным туром по Диснейленду. Даже толком не приглядевшись ко мне, всем своим видом этот малыш говорил: «Привет, а ты вроде ничего, у тебя есть сердце и с тобой хорошо! Наверное, у всех людей есть сердце и с ними хорошо?»
Со стороны может показаться, будто я противоречу сама себе. Сказала ведь, что в итоге взяла его потому, что разглядела в нем нечто особенное. А теперь, мол, пошла на попятный. Это не так. Во всяком случае, не совсем так.
