Не помню, по какому делу я зашел как-то к своему знакомому. Кажется, он хотел показать мне свои новые работы — острые, хлесткие сатиры на каунасских буржуев, на тех буржуев, которые тогда управляли капиталом, а значит, и культурой, которые жирели и загнивали, может, предчувствуя, что близок конец их господства…
Стяпас Жукас показывал мне листы с новыми карикатурами, и я, не раз уже видевший его произведения, думал, что молодому художнику удались образы угнетателей — помещиков, капиталистов, кулаков, ксендзов, высоких чиновников и дамочек. Когда я рассматривал работы, художник едва слышно смеялся, словно сам дивился тому, как метко ему удалось передать черты этих жалких личностей.
Я смотрел на эти листы с выразительными рисунками, а Стяпас Жукас, облокотившись на стол, то подправлял нос какому-нибудь «герою» — и нос становился еще выразительней, то сажал другому на голову котелок — и рисунок сразу оживлялся. И все время тихонько посмеивался, словно восхищаясь своей работой, будто нашел то, что долго искал.
Со Стяпасом Жукасом, как и со многими учениками Художественного училища, я был знаком уже довольно давно. Дружба с молодыми художниками в основном шла через Пятраса Цвирку, а иногда и через других учеников училища, живших в общежитии «Жибурелис» или снимавших углы где-то в городе.
Особенно часто я встречался с Жукасом в 1931 году, когда в Каунасе действовал спортивный клуб рабочих «Надежда». Стяпас Жукас сразу же почувствовал, что нужен именно такой художник, как он. Для стенгазеты клуба «Юный пролетарий» Цвирка, Нерис и я писали статьи, стихи, готовили переводы революционных песен, а Стяпас Жукас с Пятрасом Тарабилдой{94} рисовали карикатуры. Одни из них Стяпас готовил дома, а другие создавал тут же, в клубе, в окружении рабочей молодежи, которая с великим интересом следила за работой художника. Пролетарский дух клуба был по душе художнику, он чувствовал себя здесь в своей стихии. Работал он с огромным пылом, каждый раз находил все новые типы для своих карикатур, в новых ракурсах изображал фабрикантов и нанимателей, фашистов и клерикалов, кулаков и полицейских, международных поджигателей войны. Держал себя всегда он тихо, — никто не замечал, когда он появлялся в клубе и когда снова исчезал. Я встречался со Стяпасом Жукасом и позднее, когда его остроумные карикатуры все чаще появлялись в оппозиционной печати. В рисунках художника чувствовалась зрелость. Вез сомнения, он многому научился у советских художников Кукрыниксов, у карикатуриста Бориса Ефимова, работы которых попадали в Каунас через советскую печать — газеты, журналы, альбомы. В работах Стяпаса, на мой взгляд, можно найти и отголоски творчества знаменитых западных художников революционеров — Георга Гросса и Франца Мазереля. Это не означает, что Стяпас Жукас подражал им, нет. Но эти художники были хорошо известны во многих странах, в том числе и в Литве. Во всяком случае, мы, сотрудники «Третьего фронта», интересовались ими и любили. По-видимому, любил их и Стяпас Жукас.
