– Ты уходишь? – расстраивается Ираклий. – Куда?
– Не знаю, куда-нибудь. Пока не придумала.
Ираклий поднимается на ноги и глядит на Лелу так, будто его только что второй раз бросили.
– Если ты никому не скажешь и малость мне поможешь, возьму тебя с собой, – как бы вскользь замечает Лела. – Ты этого не заслужил, но что поделаешь. – И, словно очнувшись, кричит сердито: – Давай, пацан, обойди с той стороны пригорка, возможно, та женщина там похоронена, а с ней рядом и Серго. Отыщем ее, тогда и Серго найдется.
Ираклий смотрит на сопревшие в его руке цветы с поникшими головками, точно ему неловко прийти к Серго с таким подношением.
– Вон там, вон там, – Ираклий вдруг срывается с места, Лела встает и бежит за ним.
– Да не может такого быть, – кричит она вслед Ираклию, который несется вниз: насколько запомнилось Леле, могила Серго значительно выше.
Они останавливаются у надгробия, с которого улыбается некая Цира Мацонелидзе, скончавшаяся в 1992 году совсем юной, двадцатилетней. Рядом с ней совсем свежая могила: на камнях еще остались свечные огарки, и земля не успела осесть. Покойника звали Михако Мацонелидзе – наверное, отец Циры.
Они заблудились, их единственный ориентир – тот самый дом-корабль на краю кладбища, медленно уходящий под землю, точно в морскую глубь.
– Лела, – говорит Ираклий, – может, ты неправильно запомнила? Подумай, может, ее звали не Нелли и не Нази Айвазова, а как-нибудь по-другому?
– Не знаю. Помню, что была женщина, на фотографии улыбалась. Чем-то похожа на Дали.
Измученный Ираклий окидывает взглядом кладбище, но ничто не кажется ему знакомым.
– Какая фамилия была у Серго?
– Кажется, Вардошвили.
– Серго Вардошвили, – произносит Ираклий, глядя на светлое каменное надгробие некоего Отарико. – А ему сколько было, когда он умер? – спрашивает он у Лелы.
– Родился в семьдесят восьмом, – щурится та, – значит, умер в семнадцать лет… На год младше меня.
Лела разглядывает портрет юноши в полный рост. Юноша улыбается, его портрет на надгробии в точности повторяет фотографию: джинсы, заправленный внутрь толстый шерстяной свитер и поверх него жилет из дубленой кожи. Отарико улыбается, а в руках у него пистолет.
Вдоль могильных оград понуро проходит собака, на Лелу с Ираклием не глядит, словно их здесь вовсе нет. Собака не боится их и не собирается пугать, плетется себе, вихляя тощим задом. Лела и Ираклий провожают ее глазами, будто дивятся, что в этом глухом краю, где обычно ни души, им вдруг встретилось живое существо и не сказало ни здрасте, ни до свидания.
