– Ай эм файн, – отчетливо произносит Ираклий.
Лела незаметно закрывает дверь. Еще раз прикладывает к губам указательный палец и кивает Стелле – мол, не говори никому. Они спускаются по лестнице.
– Смотри никому не разболтай и не говорите ничего Ираклию, – поучает ее Лела.
– Знаю, знаю. – Стелла спешит в спальню, чтобы переодеться. – Когда Ираклий попадет в Америку, он же не попрыгает так, как здесь, верно?
– Ага, не попрыгает.
На следующий день у Ираклия нет урока английского. Марика прислала к Леле соседского ребенка с сообщением, что не сможет прийти, у нее болит живот.
Ираклий смеется:
– Наверное, у нее месячные.
Лела тут же дает ему подзатыльник:
– Не повторяй вслух все, что услышал!
После обеда Ираклий и Лела выходят к грушевой поляне. Свежий воздух, ни малейшего шума. Только птички чирикают. Ночью тоже лил дождь, и омытая ливнями грушевая поляна кажется ярко-изумрудной. Лела шагает по тропинке вдоль края поляны и курит. Ираклий идет рядом.
– Лела, слышь, – говорит вдруг Ираклий, – в тебя, по-моему, Васка влюбился.
Лела останавливается.
– Выбрось из головы!
– Я же не чтобы тебя обидеть говорю, – пожимает плечами Ираклий.
– Знаешь что? – негромко, но с угрозой в голосе произносит Лела и вытягивает из бычка последний, горячий и горький дым. – Васка, по-моему, не меня любит, а тебя, и я выдам тебя за него, если будешь хорошо себя вести, а в приданое вручу Стеллу. Нет, Стелла для тебя – это слишком, Дали с тобой отправлю или Цицо.
– Э-э, – обижается Ираклий, – с тобой разговаривать невозможно.
Лела отбрасывает окурок в сторону. Разглядывает поляну. Среди густой зеленой травы растут грушевые деревья, искореженные, узловатые ветви еще больше опустились к земле.
– Ты не веришь, а он многое терпит от тебя. Я бы не стерпел, клянусь богом, даже если бы не победил, все равно подрался бы с тобой. Но не стерпел бы.
– А на что он способен? Паршивый цыганенок. Боится за свою задницу, потому и живет так.
– Нет, он не боится, Лела, нет! – в запальчивости возражает Ираклий. – Васка никого не боится. Недавно к нам пацан прибегал на футбол, здоровый такой пацан… Помнишь? Обзывался на нас дебилами, а потом матюгнулся на Васку, мол, маму твою беспризорную разэтак, и помнишь, как он его отделал? Ты помнишь?
Лела не отвечает. Думает о своем.
– Пойди-ка, сорви мне грушу, – вдруг просит она.
– Я-то принесу, но она несъедобная.
– Все равно принеси.
Ираклий разувается, стаскивает носки, высоко закатывает брючины.
