– Каааарииина! Девочка моя, добро пожаловать в игру, которой не будет конца и края. Очень рад, что у вас с Олежеком все, так сказать, соединилось. Мои бурные поздравления и восторг. Только вот в чем загвоздка…
Он хитро улыбнулся, словно глядя мне за спину. От этого мурашки побежали по коже и стало поистине жутко. Боже, что я натворила… Тем временем Цербер продолжал:
– Я решил, что все выходит слишком просто, да и салочки не самая моя любимая игра. Вот рулетка…
Его глаза загорелись бешеным блеском, а на экране на несколько секунд показалось изображение девушки, стоящей у окна. Я обомлела. Лиза… Я чувствовала себя пешкой в игре больного психопата.
Изображение снова сфокусировалось на изуродованном лице. Ибрагим Иванютин напоминал скорее ходячий труп, чем человека. Как в фильме про зомби и мертвецов, его кожа просвечивала, а тонкие пальцы были как кости, обтянутые кожей. Он самодовольно заявил:
– Я слишком хорошо всех вас знаю. Вы – дети своих родителей. Марк скоро будет здесь, не оставит свою принцессу, но вам с Олежеком будет не до них. Так вышло, что все взаимосвязано. Салочки для вас закончатся лишь тогда, когда вас обоих поймают. Здорово, правда?
На мои плечи опустились горячие мужские руки. Они сжали тело до боли, но я не чувствовала ее; хотела, но не могла, потому что это должно было отрезвить.
Судорожно всматривалась в лицо мужчины на экране. Я даже не ненавидела его – это чувство было гораздо больше и сильнее. Всеобъемлющая и неистовая злость.
Я не знаю, когда он записал это обращение и записывал ли. Но в какой-то момент его взгляд настолько прилип к экрану, что мне показалось, что он совсем рядом:
– Ты так похожа на свою мать… Просто копия! Я хотел заполучить тебя, хотел забрать себе. Раз она не выбрала меня, то хотя бы тебя я мог воспитать для себя, но Марк не дал, а отец Олега велел забыть об этом. Все они получат по заслугам. Особенно когда каждый лишится того, что ему больше всего дорого, да, Олег?
Мужские руки дернулись вперед, а я постаралась остановить их. Наручники звякнули, и умоляющим голосом я прошептала, хватая Олега за кисти:
– Пусть договорит! Ты сейчас ничего не изменишь, нам надо знать!
– В общем, я сделаю так, что вы все будете страдать до конца дней своих. И концы дней я тоже организую, как когда-то начал с женщины, имевшей наглость променять меня на этого хлюпика черноглазого.
Внутри все похолодело. Стремительно превращалось в ледяную пустыню, в которой не было ничего, кроме пустоты. Словно этот человек вскрыл самый болезненный нарыв в моей жизни и сейчас ковырялся в нем.
