Самое что ни на есть мужское. Вы разве не знали?
"Ночь тепла-а!" - поет в столовой Юля.
Леша, который давно привык готовить уроки под аккомпанемент Юлиной гитары, бросает ей через плечо:
- Юлька, давай вот эту, про поцелуй, под нее здорово решать уравнение с двумя неизвестными.
- "Поцелуем дай забвенье!" - послушно поет Юля.
Остроумный Володя молчит и во все глаза смотрит на Юлю. Ужин. Андрей утверждает, что никто не умеет так жарить картошку, как Саша.
- Я тоже люблю свою жену, - говорит Константин Артемьевич, - но никогда не теряю объективности. Будем суровы и откровенны: картошка пересолена и пережарена.
- Попробуй, - говорит Нина Викторовна, - попробуй кормить, гулять, убирать, стряпать...
...готовиться к экзамену по политэкономии, греческой литературе... вставляет Саша.
- Да, и греческой литературе. Что бы ты запел?
"Ночь светла-а, ночь тиха-а!" - отвечает Константин Артемьевич.
...Они идут по коридору - впереди Саша, за нею Андрей. В руках Андрея горка тарелок. Саша несет чайную по суду.
- Кто самый красивый на свете? - спрашивает не оборачиваясь.
- Ты! - не задумываясь, отвечает Андрей.
- Кто самый умный?
- Ты!
- Кто самый образованный?
- Ты!
Саша уже не знает, что бы такое еще придумать:
- Кто лучше всех на свете жарит картошку? - спрашивает она.
- Конечно, ты! Кто же еще?
- То-то! - говорит Саша.
Тепло. Пахнет детским мылом. Комната переполнена сонным дыханием. Тихо. Они только что искупали Анюту и уложили ее. Уснула и Саша.
Сняв сапоги, он шагает по комнате. Он должен сказать. Если она пошевелится, он ей скажет сейчас. Саша вздыхает сквозь сон, и он замирает, притаившись в своем углу. Не проснулась. Ладно, он скажет ей утром.
Какая длинная ночь! Анюта и Саша тут, и он с ними рядом и все же один со своими мыслями. Андрей раскрывает тетрадь дневник. Так велит Чуковский, если отец культурен - записывай. И он пишет:
"20 мая 1937 года.
За отчетный период Анюта четыре раза ездила в трамвае, два раза побывала в метро, один раз не без удовольствия слушала пластинки Шаляпина (Володя приносил) и ежедневно, без заметного удовольствия, слушает перепалки и споры на кухне. Уже давно реагирует на звук, попросту говоря - слышит.
Когда ей было десять дней, ее легко успокаивал "Евгений Онегин", особенно первая строфа. А теперь Анюта впадает в детство: от Онегина интерес перешел к погремушкам. Зато все осмысленнее смотрит своими круглыми глазищами и довольно внимательно следит за целлулоидным попугаем. Иногда смотрит поочередно на папу и на маму, не придавая, впрочем, большого значения присутствию этих товарищей. По ночам еще кричит, но, кажется, Сперанский прав, понемногу она сдается..."
