Домовой Зизиев громко топал. Сон и отдых духу не требовались, и он блуждал по лестницам дома, топая и вздыхая, особенно в ненастные ночи.
Юстина забрала у него телеграмму.
'Дорогая, поторопись, иначе все прозеваешь! — писала Мелания. — Тут такое творится!'
Юстина привычно обратила листок в пепел, просыпавшийся на ковер, и, беспечно подхватив зонтик, вышла из дома.
Домовой потер пепел ногой, и, хотя считалось, что они разговаривать не умеют, пробурчал что-то невнятное, но ругательное вслед хозяйке.
К крыльцу подкатил черный лакированный экипаж стремительных, закругленных очертаний кабины, на высоких колесах с серебристыми спицами. Юстина, в который раз, полюбовалась им, закрыла зонт и юркнула внутрь, спасаясь от внезапно хлынувшего дождя. Она села на мягкий диванчик с обивкой из черного бархата, закинула мокрый зонт на полку и тронула экипаж с места. Телеграмма от Мелании заставила ее спешить, и она погнала по дороге к городу.
Дом Зизиев находился в предместьях, где частные дома так привольно расположились по берегам озера и лесистой равнине, что соседи не надоедали друг другу. Экипаж скоро миновал аллею, обсаженную двумя рядами берез, и вывернул на главную дорогу, необычайно оживленную сегодня — по всему видно, какие-то удивительные события происходят в Магбурге. Нетерпеливо гадая о причинах всеобщего переполоха, Юстина все подгоняла и подгоняла экипаж.
Впереди виднелся цветной хаос городских крыш. Дождь не кончался. Луч солнца, прорвавшийся сквозь тучи, блеснул на серебристой игле — шпиле Библиотеки, самом высоком здании Магбурга; мягко засветились под ним обе верхушки кремовых раковин театра, а дальше луч скользнул по пустоте.
— Силы мои! — воскликнула пораженная девушка.
На этом месте должен быть шпиль Ратуши, а вместо него надулся сероватый пузырь, очерченный дождем. Темный волшебник, затаившийся на две недели, нанес неожиданный и очень чувствительный удар. Оставалось надеяться, что у него не хватило умения стереть с лица земли саму Ратушу и ее служащих.
И Юстина устремилась вперед, рискованно обгоняя чужие экипажи. Но чем ближе она подъезжала к городу, тем осмотрительнее приходилось вести: колясок становилось все больше — не одна Юстина спешила.
Пригороды удивили малолюдностью — день был выходной, а тут густонаселенный пригород будто вымер. Однако обе стороны и без того неширокой дороги загромождали экипажи, взбираясь на тротуары. Приближалась Вторая Кольцевая, охваченная непроницаемым туманом даже днем. Это был уже не тот туман, который две недели назад погрузил город в страх и отчаяние — силу он растерял, загнанный на Вторую Кольцевую, но здесь закрепился и не сдавал позиции. Любые попытки избавиться от него оставались безуспешны. Хоть туман и не проявлял агрессии, но кто-то распустил слух, что опасно ездить через него, и большинство легковерно бросало экипажи у Второго Кольца, так что по середине улиц оставалась узенькая дорожка, и понадобились чудеса ловкости, чтобы протиснуться между нагромождений экипажей.
